Обреченный убивать

– Но будь ты и моим сыном, простить тебя все равно не имею права. Таковы наши законы, и они незыблемы. Мы тебя будем судить. Чтобы другим неповадно было… – Он прошелся по комнате. – А бабу эту… Лукашову, мы сейчас поедем кончать. Без тебя обойдемся, слабонервный. Но прежде мы с нею… побеседуем кое о каких вещах… Жди.

– Я тебя… и на том свете… найду… – Мне казалось, что я схожу с ума: голову словно раскаленным обручем сдавило, в глазах потемнело, а по жилам будто расплавленный свинец прокатился.

Он посмотрел на меня с брезгливым сожалением и молча вышел. Вскоре от дома отъехала машина.

В комнату вошел Додик.

– Балдеешь, красавчик? Вот, оставили меня тут сторожить. А как по мне, то тебя нужно было сразу в расход пустить, не разводить трали-вали. Лишняя морока только. Подумаешь, фигура… Давай сюда свои лапы, я их веревками забинтую. В сортир, гы-гы, и стреноженный попрыгаешь.

Всю свою ненависть я вложил в этот удар ногой; мне даже послышался хруст височной кости. Додик завизжал, как заяц-подранок, упал и забился в конвульсиях; из его ушей потекла темная кровь.

Я вышиб плечом дверь и прошел в грязную крохотную кухню, где возилась старушенция.

– Режь, стерва старая, иначе зашибу… – едва сдерживая бешенство, показал я на свои связанные руки. – Ну!

Старуха что-то прошамкала и покорно перерезала кухонным ножом веревочные узлы.

Я выскочил на улицу с единой мыслью – догнать, опередить! Подняв руку, остановил голубые "Жигули".

– Тебе куда, парень? – спросил водитель.

– В город.

– Не по пути. – И водитель хотел закрыть дверцу – видно, что-то во мне ему не понравилось.

Тогда я рванул дверцу на себя и уселся на сиденье.

– Поехали, – сквозь зубы процедил я. – Прошу тебя. Нужно человека спасать. Я заплачу. – Да пошел ты… Водитель потянулся за монтировкой, лежавшей у него на подхвате.

Я достал свой наган, отобранный у Додика.

– Выметайся. Быстро! – взвел я курок.

Перепуганный водитель не выскочил, а вывалился на шоссе. Я сел на его место и дал газу. Вскоре поселок остался позади.

Опер

Карасев… Все, что я смог собрать о нем, лежит у меня на столе: характеристики, справки, свидетельские показания. Есть и фотография, правда, десятилетней давности: настороженный взгляд, упрямо сжатые губы, квадратный подбородок.

Симпатичное лицо. Убийца-профи? Он?

В тот вечер, когда был убит Лукашов, алиби у Карасева стопроцентное. Во всяком случае, если судить по показаниям его соседей. А не верить им никак невозможно – особой любви к Карасеву они не питали. Но не мог же он быть одновременно в своей комнате и в парке у ресторана "Дубок"?!

Избитые неизвестным юнцы не смогли с полной уверенностью ответить на вопрос, когда им показали фото Карасева: не тот ли это человек? "Вроде похож… Как будто он… А может, и ошибаюсь… Вот если бы увидеть его в натуре да в полный рост…"

Если бы… Исчез Карасев, испарился. Бесследно. Примерно через неделю после убийства Лукашова.

Впрочем, судя по рассказам соседей, такое за ним замечалось и раньше, случалось, не бывал дома по дватри месяца.

Был на заработках, шабашил, – объяснял, когда спрашивали. Весьма вероятно. Но как истолковать тряпку со следами порохового нагара и свинца, найденную в его комнате?

Мои размышления прервал телефонный звонок.

– Ведерников? А ты, оказывается, упрямый… Слышишь меня, алло?

– Слышу… – отвечаю, с трудом сдерживая внезапную дрожь: это снова "доброжелатель".

– Фишман – последнее предупреждение. Забудь о том, что он наболтал. А убийцу Лукашова, хе-хе, – снисходительный смешок, – мы тебе на блюдечке с голубой каемкой преподнесем. Услуга за услугу. Идет? Что молчишь?

– П-паскуды… – хриплю я, заикаясь от бешенства. – Я до вас все равно доберусь… – добавляю совершенно непечатное.

– Жаль… – Голос на другом конце провода становится жестче. – Жаль, что не удалось договориться с тобой по-хорошему… Надеешься на своих стукачей? Напрасно, считай, что их уже нет. До скорой встречи, опер… Хе-хе…

Я медленно кладу трубку на рычаги. В глазах какая-то муть, трудно дышать. Встаю, с силой распахиваю окно и хватаю воздух широко открытым ртом.

Хаотическое движение мыслей постепенно упорядочивается, и одна из них вдруг огненным всплеском озаряет мозг: "Тина Павловна! Ей угрожает опасность!"

Снова хватаюсь за телефонную трубку, накручиваю диск, но мембрана отвечает только длинными гудками вызова. Ее нет дома? Но я ведь, черт побери, просил по вечерам не выходить на улицу!