Святыня

Бросить работу Эверетта Хемлина могла заставить только смерть.

– Вам известно, что обсуждать это я не имею права, – сказал он, устремив взгляд на наши отражения в стекле.

Я в свою очередь устремил взгляд на его отражение.

– Не для протокола, Эверетт, пожалуйста.

С мягкой улыбкой он поднес к губам стаканчик и пригубил бренди.

– Ты знал, что застанешь меня одного, Патрик. Ведь правда же?

– Я мог это предположить. Свет в твоем квадрате виден с улицы, если знать, куда смотреть.

– Без моего компаньона я, конечно, был бы беззащитен перед вами, реши вы положить старика на обе лопатки.

Энджи хмыкнула.

– Брось, Эверетт, – сказала она. – Будет тебе!

Он отвернулся от оконного стекла, и глаза его блеснули.

– Ты, как всегда, сногсшибательно выглядишь, Энджела.

– Лестью нас с толку не собьешь и от вопросов наших не отмахнешься, – сказала Энджела, но при этом все-таки покраснела и румянец залил волной ее шею под подбородком.

– Ну давай, милашка ты эдакий, – проговорил я. – Скажи теперь и мне, как хорошо я выгляжу.

– Дерьмово ты выглядишь, парень. Все еще стрижешься сам, как я вижу.

Я засмеялся. Мне, как и другим, всегда нравился Эверетт Хемлин. Чего нельзя было сказать о его компаньоне Адаме Коле. Эверетт без труда умел расположить к себе людей, качество, не очень согласующееся с его военным прошлым, его строгостью и его умением четко разграничивать добро и зло.

– Зато мои волосы полностью мои, Эверетт. Эверетт потрогал жесткий ежик волос на макушке.

– Ты хочешь сказать, что я переплатил за накладку?

– Эверетт, – сказала Энджи, – если ты будешь так добр, что сообщишь нам, почему у «Хемлина и Коля» отказались заниматься делом Тревора Стоуна, мы не станем больше обсуждать твою прическу и твою лысину, могу тебе это обещать.

Эверетт легонько мотнул головой – движение, в котором я по опыту усмотрел отказ.

– Нам тут требуется помощь, – сказал я. – Мы пытаемся отыскать двоих – Дезире Стоун и Джея.

Он обошел свое кресло и, прежде чем сесть, казалось, тщательно его осмотрел, а потом, усевшись, повернул так, чтобы глядеть прямо на нас, и положил руки на стол.

– Патрик, – начал он, и тон его был мягок почти по-отечески, – ты знаешь, почему Хемлин и Коль предложили вам работу через семь лет после того, как вы отвергли наше первое предложение?

– Позавидовали нашей клиентуре?

– Вряд ли. – Он улыбнулся. – Строго говоря, Адам поначалу был против этой идеи.

– Неудивительно. Он нас недолюбливал.

– Да уж. – Он откинулся в кресле, согревая в горсти свой стаканчик бренди. – Я убедил Адама, что вы оба – опытные следователи с удивительными, некоторые бы даже назвали их поразительными, показателями раскрываемости преступлений. Но что это даже и не все, и ты, Энджела, пожалуйста, не обижайся на то, что я сейчас скажу, – я это не в обиду тебе.

– Да-да, Эверетт, конечно.

Он подался вперед и впился мне в глаза пристальным взглядом.

– Я особенно был заинтересован в тебе, Патрик, потому что, мой мальчик, ты напоминал мне Джея, а Джей напоминал меня в молодые годы. У вас обоих была голова на плечах, была энергия, но дело даже не в этом. Вы оба обладали качеством, чрезвычайно редким в наши дни, – вы работали с азартом, со страстью, как мальчишки. Взялись бы за любое дело, даже мелкое, и вели бы его так, как крупное дело. Видишь ли, вы с ним оба любили работу как таковую, а не ту или иную работу. В работе вам все нравилось, и те три месяца, что вы оба работали здесь бок о бок со мной, приходить сюда было одно удовольствие. Здесь все дышало вашей увлеченностью – ваши розыгрыши, ваша мальчишеская веселость, ваш юмор, ваша целеустремленность... – Он опять откинулся в кресле и потянул носом воздух. – Все это тонизировало.

– Эверетт... – только и произнес я, не очень зная, что бы еще добавить.

– И если б в мире было побольше таких, как Джей, или я, или даже ты, Патрик, мир наш был бы намного лучше. Ты скажешь, что кичиться этим – верх себялюбия, но я стар, и себялюбие мне простительно.

– Ты не кажешься старым, Эверетт, – сказала Энджи.

– Милая моя девочка! – Он улыбнулся Энджи. Потом кивнул каким-то своим мыслям, вперив взгляд в стаканчик с бренди. Встав опять с кресла и прихватив с собой стаканчик, он отправился к окну и стал глядеть на панораму города. – Я верю в честность, – сказал он. – Никакое иное человеческое свойство не может с ним сравниться. И я пытался прожить как честный человек. Это очень трудно. Большинству мужчин это свойство незнакомо, как и вообще большинству людей – они бесчестны. Для большинства честность в лучшем случае понятие устаревшее, в худшем же – вредная наивность. – Повернувшись к нам, он улыбнулся, но улыбка его была какой-то усталой. – Думаю, сейчас закат этого понятия и к концу века оно совсем вымрет.