Святыня

– О господи! – воскликнула Рита.

Я вскочил, чтобы помочь ей, но она оказалась проворней – быстро сгребла записи, сунула их в папку и двумя пальцами подхватила выпавшее фото, которое уже успело очутиться возле перил. Она с улыбкой повернулась к нам, причем левая нога ее была еще полуповернута туда, где она охотилась за фото.

– Ты потеряла свое призвание, – сказала Энджи. – Истинное твое предназначение – это во всем опережать янки.

– Был у меня один янки, – ответила Рита и взглянула на поднятую фотографию. – Гроша ломаного не стоил, только и делал, что рассуждал о...

– Ну же, Рита, – подначил я ее. – Продолжай, не стесняйся!

– Эй, – сказала она, не спуская глаз с фото, и опять повторила: – Эй!

– Что такое?

Она передала мне папку и фото и ринулась с веранды внутрь ресторанчика.

Я тоже поглядел на пойманную ею фотографию.

– В чем, собственно, дело? – спросила Энджи, когда я сунул фотографию ей.

Рита опять взбежала на веранду и протянула мне газету.

Это был экземпляр «Сент-Питерсбург таймс», свежий номер, раскрытый ею на странице 7.

– Гляди, – запыхавшись, проговорила она и показала мне заметку на середине страницы.

Заголовок был такой: Задержан по делу об убийстве в Брадентоне.

Речь шла о некоем Дэвиде Фишере, которого подозревали, что именно он зарезал ножом неопознанного мужчину, найденного в номере брадентонского мотеля. С первого взгляда на фотографию Фишера я понял, почему Рита принесла мне газету.

– Господи, – сказала Энджи, взглянув на фотографию. – Это же Джей Бекер.

18

В Брадентон мы отправились по 275-й автостраде на юг через Сент-Питерсбург, чтобы потом очутиться на гигантском уродливом мосту, называющемся Солнечным и тянувшемся через Мексиканский залив. Мост этот соединяет округ Тампа/Сент-Питерсбург с округом Сарасота/Брадентон. Мост состоит из двух пролетов, формой своей напоминающих спинные плавники. Издали, когда солнце опускается в воду, а небо становится пунцовым, спинные плавники кажутся дымчато-золотистыми, но когда мы выехали на самый мост, стало видно, что плавники – это просто крашенные в желтый цвет железяки, соединенные в мал мала меньше треугольники. В основании железяк располагались прожекторы; включенные, они в соединении с закатным солнцем и давали эффект золотистости.

Любят же здесь яркие краски, ей-богу!

«Неопознанный мужчина, – продолжала читать Энджи газетную заметку, – предположительно лет тридцати с небольшим, был найден лежащим ничком на полу своего номера в мотеле „Пальмовый остров“ со смертельной ножевой раной в брюшную полость. Подозреваемый Дэвид Фишер, сорока одного года, был задержан в своем номере, соседнем с номером убитого. Полиция отказалась излагать свои соображения касательно мотива задержания или же каким-то образом комментировать арест».

Согласно газетной информации, Джея держали под арестом в камерах предварительного заключения городской полиции Брадентона до заявления о поручительстве, которое должно быть подано не позднее сегодняшнего дня.

– Что значит весь этот бред? – воскликнула Энджи, когда мы съехали с моста и пунцовые краски заката потемнели.

– Об этом нам надо будет спросить Джея.

* * *

Выглядел он ужасно.

В темно-русых волосах его появилась седина, которой раньше я не замечал, а мешки под глазами так вздулись, что скажи мне кто-нибудь, что он спал в последнюю неделю – и я бы не поверил.

– Неужто же это передо мной Патрик Кензи, а не Джимми Баффет?

Еще в дверях Джей улыбнулся мне слабой улыбкой. Он вошел в комнату для посещений за плексигласовую перегородку и поднял трубку телефона.

– Не узнать меня, да?

– Ты прямо почернел. Не думал, что твоя кельтская бледность может обернуться таким загаром.

– Вообще-то, – сказал я, – это просто косметика.

– Цена поручительства – сотня косарей, – сказал он, усаживаясь в своей клетке напротив моей, и, примостив телефонную трубку между подбородком и плечом, достаточно широким, чтоб такое было возможно, закурил. – Это вместо платы в миллион долларов. Поручителем выступит парень по имени Сидни Меррием.

– С каких это пор ты куришь?

– С недавних.

– Большинство в твоем возрасте бросает, а ты начал.

Он подмигнул мне:

– Никогда не был рабом моды.

– Сотня косарей, – сказал я.

Он кивнул позевывая:

– Пять – пятнадцать – семь.