Империя волков

Она поискала фамилию художника. Фрэнсис Бэкон. Автопортрет, датирующийся 1956 годом. Выставка художника проходила на втором этаже этой галереи. Она нашла вход – через несколько дверей справа, на Тегеранской улице – и начала подниматься по лестнице.

Красные драпри, разделявшие анфиладу белых залов, придавали выставке торжественный, почти сакральный характер. Перед картинами толпились посетители. Повсюду царила полная тишина. Ледяное почтение витало в воздухе, казалось, что выставленные картины заполняют собой все пространство помещений.

В первом зале Анна обнаружила двухметровые полотна с одним и тем же сюжетом: священник в красной сутане на троне, разинувший рот в вопле ужаса и боли, словно его поджаривают на электрическом стуле. На одной из картин одеяние было красным, на другой – черным, на третьей – лиловым, но некоторые детали оставались неизменными: руки, вцепившиеся в подлокотники, горели, превращаясь в обугленные обрубки; рот, разверстый в крике и похожий на зияющую рану; языки пламени вокруг трона...

Анна миновала первый занавес.

В следующем зале голые мужчины на картинах Бэкона стояли на четвереньках в лужах разных цветов или были заключены в обычные клетки. Своими гладкими уродливыми телами они почему-то смахивали на диких животных. Этакие зооморфные существа, застрявшие на полпути от одного вида к другому. Их лица напоминали пунцовые кляксы, окровавленные рыла, изуродованные жестокой рукой. На заднем плане изображался интерьер то ли мясной лавки, то ли бойни. Место жертвоприношения, где тела заживо обдирают, низводя их до состояния остова и груды окровавленного мяса. Изображение было слегка смазанным и походило на картинку документального фильма, снятого оператором "с плеча" ручной камерой.

Анна чувствовала себя все хуже, но она пока не находила того, за чем пришла сюда: ликов страдания. Они ждали ее в последнем зале.

Двенадцать полотен небольшого размера, огороженных красным бархатным канатом. Изуродованные, разорванные, разбитые лица: мешанина из губ, носов и костей, через которую безнадежно пытались пробиться к зрителю глаза.

Картины были соединены в триптихи. Первый, названный "Три этюда человеческой головы", датировался 1953 годом. Иссиня-бледные, почти мертвые лица со следами первых ран. Второй триптих выглядел естественным продолжением первого, с той лишь разницей, что изображение переходило на следующую ступень жестокости. "Этюд к трем головам", 1962. Лица были белыми, они словно прятались в первое мгновение от взглядов зрителей, чтобы тут же напугать их жуткими шрамами, выступающими из-под клоунских белил. Анне они напомнили лица несчастных детей, которых в средние века безвозвратно уродовали, делая из них шутов на потеху публике.

Анна прошла дальше. Она не узнавала своих галлюцинаций. Ее просто окружали маски воплощенного ужаса. Рты, скулы, взгляды вращались вокруг нее, сплетаясь в немыслимые жгуты, выставляя напоказ собственное уродство. Казалось, что художник излил на эти лица всю свою ярость. Он словно кромсал их, открывая раны, срывая корки, разрывая щеки кистями, щетками, шпателем, ножом...

Анна шла, втянув голову в плечи, сгорбившись от страха, и время от времени украдкой бросала взгляд на картины. Серия этюдов, посвященная некоей "Изабель Росторн", была апофеозом жестокости. Черты лица женщины в прямом смысле слова разлетались в клочья. Анна отошла подальше, отчаянно ища человеческое выражение в обезумевшем нагромождении плоти, но видела только разрозненные фрагменты: рты-раны, глаза, вылезающие из окровавленных глазниц.

Внезапно ее охватила паника. Круто развернувшись, она кинулась к выходу. Пробегая по галерее, она заметила на белом столике каталог выставки и остановилась.

Она должна увидеть – увидеть его собственное лицо.

Анна лихорадочно листала буклет: не задержавшись на фотографиях мастерской художника и его творений, она наконец нашла снимок самого Фрэнсиса Бэкона. Напряженный взгляд художника на черно-белой фотографии блестел ярче глянцевой бумаги.

Анна разгладила ладонями страницы, чтобы лучше рассмотреть фотографию.

Она жадно вглядывалась в широкое, почти лунообразное лицо с крепкими челюстями. Короткий нос, непокорные волосы и крутой лоб дополняли лицо человека, способного каждое утро противостоять заживо ободранным маскам на картинах.

Странная деталь привлекла внимание Анны.

Одна из надбровных дуг на лице художника располагалась намного выше другой, круглый акулий глаз удивленно и хищно смотрел в одну точку. Анна осознала невероятную истину: внешне Фрэнсис Бэкон был похож на изображения на своих полотнах. В его лице было то же безумие, тот же хаос. Неужели асимметрично расположенный глаз навеял художнику эти искореженные видения или же картины в конце концов изменили его внешность?