Империя волков

Она бросила взгляд на часы: до конца сеанса оставалось пять минут. Мужчина все еще говорил. Матильда заерзала в кресле, ощущая приближение привычных ощущений: сухость в горле, когда она заговорит после долгого молчания, подводя итог сеанса; мягкое скольжение перьевой ручки по гладкой бумаге ежедневника; скрип кожи, когда она встанет...

Чуть позже, в прихожей, ее пациент обернулся и спросил с тревогой в голосе:

– Я не слишком утомил вас, доктор?

* * *

Матильда с улыбкой покачала головой и открыла дверь. Что такого важного он мог поведать ей сегодня? Не имеет значения: на следующем сеансе он все повторит. Матильда вышла на площадку и зажгла свет.

Увидев ее, она вскрикнула.

Женщина в черном кимоно стояла, прилепившись к стене. Матильда сразу ее узнала: Анна как-то там. Та самая, которой требовалась пара хороших очков. Она была смертельно бледна и дрожала всем телом. Это что еще за бред?

Матильда подтолкнула своего пациента к лестнице и с выражением гнева на лице повернулась к маленькой брюнетке. Она никогда не допустит, чтобы кто-нибудь из ее пациентов появлялся вот так, без предупреждения, не назначив встречи. У хорошего психоаналитика всегда стоит очередь перед дверью.

Она уже открыла рот, чтобы отчитать назойливую визитершу, но та опередила ее, закричав:

– Они стерли мою память. Они украли мое лицо.

28

Параноидальный психоз.

Диагноз был совершенно ясен. Анна Геймз считала, что муж, Эрик Акерманн и еще несколько человек, служащих во французской полиции, подменили ее личность. Что они якобы без ее ведома промыли ей мозги, лишив части воспоминаний, а внешность изменили с помощью пластической операции. Она не знала ни почему, ни как, но была уверена, что стала жертвой заговора, эксперимента, изуродовавшего ее личность.

Она излагала все это, захлебываясь словами и размахивая сигаретой, как дирижерской палочкой. Матильда слушала терпеливо, не перебивая, отметив для себя необычайную худобу молодой женщины: анорексия могла быть одним из симптомов паранойи.

Анна Геймз закончила свое невероятное повествование. Она сделала открытие этим утром, в ванной, заметив шрамы у себя на лбу, когда муж готовился везти ее в клинику Акерманна.

Она сбежала через окно, ее преследовали вооруженные до зубов полицейские в штатском с рациями. Она спряталась в православной церкви, потом сделала рентген лица в больнице Сент-Антуан, чтобы иметь неопровержимое доказательство операции. Проблуждав до вечера, она пришла искать убежища у единственного человека, которому доверяла, – у Матильды Вилькро. Ни больше, ни меньше.

Параноидальный психоз.

Матильда лечила сотни подобных больных в больнице Святой Анны. Главной задачей тут было снять остроту приступа. Ей удалось успокоить Анну и ввести 50 миллиграммов транксена внутримышечно.

Теперь Анна Геймз спала на диване, а Матильда, как обычно, сидела за своим столом.

Ей оставалось только связаться с Лораном Геймзом. Она даже могла сама заняться госпитализацией его жены или позвонить ее лечащему врачу – Эрику Акерманну. За несколько минут вопрос был бы решен. Рутинное дело.

Так почему же она не звонит и уже час сидит, не снимая трубки? Матильда рассеянно переводила взгляд с одного предмета обстановки на другой. Много лет она жила в окружении этой мебели в стиле рококо – почти все выбирал муж, а она при разводе сражалась за право оставить ее себе. Изначально ею руководило желание насолить мужу, но потом она осознала, что просто хочет сохранить хоть что-нибудь связанное с ним. Матильда так и не решилась ничего продать и жила в этой квартире, как в святилище. В мавзолее, полном лакированной старины, напоминавшей о тех годах жизни, что только и имели для нее значение.

Параноидальный психоз. Классический случай.

Классический-то он классический, но как быть со шрамами? Со следами хирургического вмешательства на лбу, ушах и подбородке молодой женщины? Ощупывая лицо Анны, Матильда почувствовала под рукой штифты и имплантанты, поддерживающие костную структуру. На жутковатой сканограмме она четко разглядела все детали операции.

За время своей работы Матильда повидала немало параноиков, но редко кто из них мог предъявить конкретные доказательства своего бреда, запечатленные прямо на лице. А лицо Анны Геймз действительно было рукотворной маской. Коркой из плоти – вылепленной, сшитой, скрепленной, – прикрывающей разбитые кости и атрофированные мышцы. Существует ли вероятность, что она говорит правду? Что некие люди, не просто люди – полицейские! – проделали с ней такое? Разбили, раздробили кости лица? Подменили память?