Империя волков

Матильда воздержалась от комментариев. Она вела машину вверх по Госпитальному бульвару вдоль стальных арок метромоста.

– Куда мы едем? – вскинулась Анна.

Матильда въехала на стоянку перед больницей Питье-Сальпетриер, поставила машину на ручной тормоз и повернулась к сидевшей рядом с ней маленькой Клеопатре.

– Единственный способ разобраться в этой истории – выяснить, кем ты была "до того". Если судить по твоим шрамам, операцию тебе сделали полгода назад. Мы должны тем или иным способом вернуться в тот период твоей жизни, который предшествовал хирургическому вмешательству. – Матильда постучала себя по лбу указательным пальцем. – Ты должна помнить.

Анна бросила взгляд на вывеску на фасаде университетской больницы.

– Ты хочешь... Хочешь допросить меня под гипнозом?

– У нас нет на это времени.

– Так что же ты собираешься делать?

Матильда поправила Анне волосы.

– Твоя память бессильна, твое настоящее лицо разрушено, но есть одна вещь, которая может вспомнить за тебя.

– Какая вещь?

– Твое тело.

31

Научно-исследовательский биологический центр Питье-Сальпетриер располагался в здании медицинского факультета. Длинное шестиэтажное здание со множеством окон и невероятным количеством лабораторий.

Этот дом, выстроенный в стиле 60-х, напоминал Матильде университеты и больницы, где она училась и стажировалась. У нее всегда было особое пристрастие к архитектуре, и этот тип зданий ассоциировался для нее со знанием, учением и жизненным опытом.

Они направились к воротам. Их каблуки глухо стучали по посеребренному дождем тротуару. Матильда набрала код: внутри их встретили темнота и холод. Миновав огромный холл, Матильда и Анна сели в левый похожий на стальной сейф лифт. Это место подавляло Матильду: несмотря на возраст и опытность, она воспринимала его как храм. Как священную землю.

Они все ехали и ехали вверх, Анна закурила. Чувства Матильды так обострились, что ей мерещилось, будто она слышит треск горящей бумаги.

Она дала своей протеже вещи дочери, которые та забыла после празднования Нового года. Молодые женщины были одного роста, и обе предпочитали черный цвет.

На Анне был бархатный плащ с длинными узкими рукавами, пестрые шелковые брюки и лакированные туфли. Вечерний туалет делал ее похожей на маленькую девочку в трауре.

Они доехали до шестого этажа и пошли по коридору, устланному красной дорожкой, куда выходили двери с круглыми окошками наверху. Где-то в конце коридора из-под двери пробивался свет.

Они направились туда, и Матильда вошла, не постучав. Профессор Ален Вейнерди ждал их, стоя рядом с белым столом.

Шестидесятилетний исследователь был маленьким шустрым человечком, смуглым, как индус, и сухим, как папирус. Под белоснежным халатом угадывался безупречный костюм, наманикюренные перламутровые ногти были светлее кожи на руках, седые напомаженные волосы профессор зачесывал назад.

Больше всего Ален Вейнерди напоминал цветного человечка из мультфильмов про Тэнтэна. Роскошная бабочка выглядела ключом к секретному механизму, который следовало завести.

Матильда представила Анну и профессора друг другу и вкратце повторила сочиненную ими историю: Анна восемь месяцев назад попала в автомобильную аварию. Машина сгорела, а с ней и документы, память была уничтожена. Серьезно пострадало лицо, так что понадобилась даже пластическая операция.

Таким образом, тайна ее личности остается неразгаданной.

Поверить в эту историю было почти невозможно, но Вейнерди, на их счастье, существовал в своем, особом, а не в обыденном мире. Единственным, что имело значение, был вызов ему как ученому.

Он кивнул на оцинкованный стол.

– Мы начнем немедленно.

– Подождите, – запротестовала Анна. – По-моему, вам пора объяснить мне, о чем идет речь...

Матильда попросила:

– Профессор, расскажите ей.

Вейнерди повернулся к молодой женщине.

– Боюсь, вам придется прослушать небольшую лекцию по анатомии, мадемуазель...

– Оставьте этот отеческий тон.

Биолог кисло улыбнулся в ответ.

– Элементы, из которых состоит человеческое тело, обновляются по строго определенным циклам. Красные кровяные тельца воспроизводятся за сто двадцать дней. Кожа отшелушивается за пять дней. Кишечная стенка обновляется за сорок восемь часов. Тем не менее в ходе этой непрестанной перестройки в иммунной системе живут клетки, очень долго сохраняющие след "общения" с внешней средой. Их называют клетками, наделенными памятью.