Старый сыщик любовался женщинами в белых марлевых масках. Промокшие от пота халаты облегали полные груди и ягодицы. Именно таких баб Шиффер любил. Внезапно он почувствовал, что возбудился, и расценил это как хорошее предзнаменование.
Они пошли дальше.
В помещении становилось все жарче и влажнее. Появился и тут же исчез совершенно особый запах, Шиффер даже решил, что ему почудилось, но запах вернулся, и он его узнал.
Он просто не мог ошибиться.
Он задышал вполсилы. В носу и горле началось покалывание, дыхательная система готова была отключиться: ему казалось, что в охваченный огнем рот впихнули ледышку. Запах освежал и обжигал одновременно, дыхание перехватывало, но воздух становился легче.
Ментол.
Они прошли дальше. Запах превратился в реку, нет – в море, и Шиффер постепенно в него погружался. Все оказалось еще хуже, чем в его воспоминаниях. С каждым сделанным шагом он все сильнее ощущал себя разбухшим пакетиком мятного чая. Арктический холод морозил легкие, а лицо пылало, как будто на кожу наложили маску из расплавленного воска.
Дойдя до конца коридора, он оказался на грани асфиксии, дыхание было судорожным и редким. Шиффер подумал, что так, наверное, мог бы чувствовать себя человек внутри гигантского ингалятора, кстати, сравнение было недалеко от истины. Наконец они вошли в тронный зал.
Это был пустой неглубокий бассейн, в облаках пара вырисовывались тонкие колонны, бортики были выложены синей плиткой в стиле первых станций метро. Деревянные ширмы у задней стенки украшала резьба в национальном стиле: полумесяцы, кресты, звезды.
В центре бассейна на керамической тумбе сидел человек.
Крепкий, плотный, с белым полотенцем вокруг талии. Лицо его оставалось в тени.
Смех прозвучал из-за обжигающего пара.
Смех Талата Гурдилека, ментолового человека, турка с поджаренным голосом.
43
В турецком квартале все знали историю этого человека.
Он добрался до Европы в 1961 году классическим способом – в двойном дне грузовой цистерны. В Анатолии его вместе со спутниками по опасному путешествию закрыли в железном отсеке: сорок восемь часов они должны были провести без воздуха и в полной темноте.
Жара и духота очень скоро подействовали на них угнетающе. На горном перевале в Болгарии нелегалы едва не замерзли – цистерна была металлической, но самое ужасное началось на подъезде к Югославии: кадмиевая кислота разъела днище.
Пары начали медленно просачиваться в металлический гроб. Турки кричали, вопили, стучали в стенки, но грузовик продолжал свой путь. Талат понял, что никто не придет освободить их, пока они не доедут до места, а крик и движения только приблизят конец.
Он лежал очень тихо, стараясь дышать как можно реже.
На итальянской границе нелегалы взялись за руки и начали молиться. На немецкой почти все были уже мертвы. В Нанси, где должна была состояться первая выгрузка, шофер обнаружил в цистерне тридцать трупов, плавающих в моче и экскрементах, их рты были искажены судорогой последнего мучительного крика.
Выжил только один подросток. Но его дыхательная система серьезно пострадала. Трахея, гортань и носовая полость были сожжены, мальчик навсегда лишился обоняния. Связки тоже были затронуты – теперь его голос звучал как скрип наждачной бумаги. Хроническое воспаление носоглотки обрекало Талата Гурдилека на бесконечные ингаляции.
В больнице врач вызвал переводчика, чтобы объяснить юному нелегалу ситуацию и объявить, что через десять дней его чартерным рейсом отправят назад в Стамбул. Через три дня мальчик сбежал из больницы и, как был, весь в бинтах, пешком отправился в Париж.
Сколько Шиффер его помнил, Гурдилек никогда не расставался с ингалятором. В молодости, руководя мастерской, он в разговоре произносил фразы между двумя вдохами, а позже стал носить прозрачную маску, от чего его хриплый голос звучал едва слышно. Через какое-то время состояние здоровья турка ухудшилось, зато возросли финансовые возможности. В конце 80-х Гурдилек купил турецкие бани "Голубые ворота" на улице Фобур-Сен-Дени и оборудовал там зал лично для себя, этакое гигантское легкое, выложенное метлахской плиткой, убежище, куда двадцать четыре часа в сутки подавался лечебный пар, насыщенный мен-толизированным бальзофумином.
– Солям алейкум, Талат. Прости, что отрываю тебя от омовений.
Турок издал каркающий смешок.
– Алейкум ассалям, Шиффер. Ты вернулся из царства мертвых?