Изгой

Скиф сказал тихо:

— Да, что-то подобное говорил мне этот волхв. Колоксай оглянулся, Олег стоял далеко к ним спиной, наблюдал через окно за двором.

— Ты вообще к нему прислушивайся, — посоветовал Колоксай. — Прислушивайся, хотя речи его странные... И еще одна к тебе просьба, Скиф!

— Отец! — воскликнул Скиф. — Что просьба, ты должен отдавать приказы! Я выполню всё-всё, что скажешь. Броситься в огонь, воду, на острия копий...

Колоксай помолчал, боролся с собой, а когда заговорил, щеки его стали бледными, как у покойника:

—Это будет тебе трудно выполнить, сын мой...

— Отец! — воскликнул Скиф пламенно. — Всеми мыслимыми и немыслимыми клятвами клянусь, что выполню все, что велишь, что скажешь, чего захочешь!

— Это будет трудно выполнить, — повторил Колоксай. — Очень трудно. Олегу — легко, а тебе — очень трудно... Но ты уже дал клятву, что выполнишь! Я прошу тебя, сын мой, отказаться от мести.

Глава 30

Скиф сперва не поверил ушам своим. От окна повернулся Олег, зеленые глаза светились в полумраке, словно он стал лесным зверем. Колоксай смотрел печально.

— Отец, — прошептал Скиф, — ты в самом деле сказал то, что я услышал?

— Сын мой, — сказал Колоксай измученным голосом, — я прошу отказаться от мести, потому что месть иссушает душу. Я вдруг понял, что лучший способ отомстить врагу — это не походить на него. Не поступать так, как делает он. Прости ее.

— Отомщу, — ответил Скиф люто, — и сразу все прощу!

Он обернулся к Олегу. Колоксай тоже смотрел с надеждой. Олег чувствовал себя неуютно, меньше всего хотелось разбираться в таком зыбком деле, как человеческие отношения, мудрецу, который занимается всем человечеством сразу.

— Месть, — сказал он нехотя, — это блюдо, которое лучше бы есть холодным. Но Скиф подогревает его уже сколько лет... и все еще не подгорело! Я уже знаю, что самое жестокое мщение, когда пренебрегаешь самой возможностью отомстить... но, боюсь, это не для Скифа.

Скиф вспылил:

— Ты что-то совсем уже заумное лепечешь, волхв! Иметь возможность отомстить и... не отомстить? Ты меня совсем за дурака считаешь?

— Нет, — ответил Олег. — Не совсем .

Колоксай сказал печально:

— Кто мстит, часто жалеет о свершенном, но кто прощает — никогда не жалеет. Если ты осуществишь свою месть, у тебя больше не будет матери. Ты это понимаешь?

Скиф воскликнул яростно:

— Ее уже давно у меня нет! У меня есть ты!.. Ты, который говоришь такое... такое... Олег, что скажешь ты? Олег подумал, сказал в затруднении:

— Колоксай вроде бы прав... Но с другой стороны, если бы всякое зло бывало отомщено, то в будущем зла совершалось бы намного меньше. Зло, оставшись безнаказанным, порождает множество других зол...

— Вот-вот! Это ж я хотел сказать!

— С третьей стороны, — сказал Олег несчастным голосом, — надо определить, что такое зло. Ибо одни вполне искренне считают злом, другие так же искренне злом не считают. А чтобы все понимали справедливость наказания, нужно одинаковое понятие для всех.

Скиф вскинул сжатые кулаки к потолку, потряс ими с таким неистовством, что Олегу почудилось, будто закачалось все мироздание.

— Она виновата!!! — закричал он страшным голосом. — Она виновата в том, что убила моего отца!.. Теперь виновата еще и в том, что убила моего брата, которого я узнал совсем недавно, как никогда не знал... и полюбил больше всех на свете!.. И еще: она уничтожила эту страну. Она уничтожила счастье этих людей. Гелон с его умом и талантами мог поддерживать страну процветающей, расширял ее не мечом, а к нему сами присоединялись земли, где народы тоже хотели быть такими же счастливыми... Теперь сюда придет зло, придет огонь и смерть! Орды врага вытопчут посевы и вырубят сады, всех людей убьют или уведут в рабство. Здесь останется только пепел и обугленные кости!.. Вот что она сделала! Колоксай сказал жестко:

— Скиф, я долго был в мире черного солнца... Людям, которым уже нет возврата в мир живых, нередко открывается будущее. Чаще всего чужое и бессмысленное, но пару раз я зрел... Предостерегаю в последний раз: откажись от мести своей матери! Предрекаю: как только она падет от твоей руки, ты сам падешь от небесного гнева!

Скиф задохнулся, грудь его вздымалась часто, кулаки сжаты, а в мертвой тиши слышно было только его частое хриплое дыхание. Тяжелое молчание тянулось мучительно долго. Наконец Скиф вскинул голову. В синих, как небо, глазах стояли слезы.