Незаметные убийства

Питерсен открыл другой ящик и положил на стол толстый справочник по психиатрии, из которого выглядывала закладка, заложенная в самом начале тома.

— Мне показалось интересным свериться с указанным случаем. Вот что я узнал. Жюль Амбер был никому не известным французским писателем, очень бедным, и в 1927 году он послал рукопись своего первого романа в издательство Г. — в то время самое значительное издательство Франции. Амбер много лет писал свой роман, шлифуя каждое слово с фанатичной одержимостью. Проходит полгода, и он получает весьма обнадеживающее письмо за подписью одной из редакторш — он хранил его до самого конца. В письме высказывалось восхищение его романом, мало того, его приглашали в Париж для обсуждения условий издательского договора. Амберу пришлось заложить те немногие ценные вещи, которые у него имелись, чтобы купить билет, но во время встречи что-то не заладилось. Его пригласили на обед в роскошный ресторан, но костюм Амбера явно не соответствовал обстановке, да и манеры оставляли желать лучшего; в довершение всего он умудрился подавиться рыбной костью. Ничего особенно страшного, но договор с ним так и не подписали, и Амбер вернулся обратно с чувством унижения. Он посюду носил с собой полученное раньше письмо, снова и снова — на протяжении многих месяцев — рассказывал приятелям эту маленькую историю. Затем наступил инкубационный период, период фиксации, который может длиться годами. Некоторые специалисты называют его синдромом «утраченной возможности», чтобы подчеркнуть: акт несправедливости совершается в некий решающий момент, в обстоятельствах, которые могли бы резко переменить жизнь человека. И во время инкубационного периода человек упорно возвращается к этому по-своему уникальному моменту, ему не удается восстановить прежний образ жизни, или он реадаптируется лишь внешне, его начинают одолевать безумные, кошмарные фантазии. Инкубационный период завершается, когда появляется то, что в психиатрической литературе называют «второй возможностью», — стечение обстоятельств, которое отчасти воспроизводит первую ситуацию или же в достаточной мере напоминает ее. Многие ученые видят здесь аналогию со сказкой про джинна из бутылки, рассказанной в «Тысяче и одной ночи». В случае Амбера эта «вторая возможность» предстала почти что в чистом виде, хотя, как правило, модель бывает более размытой. Через тринадцать лет после той неудачи с публикацией в издательство Г. пришла новая сотрудница, во время переезда она случайно наткнулась на рукопись — и писателя снова вызвали в Париж. На сей раз Амбер озаботился, чтобы его костюм выглядел безупречно, за обедом он тщательно следил за своими манерами, беседу вел вполне светским тоном, а когда подали десерт, он кинулся на женщину и задушил ее — официанты не успели прийти ей на помощь.

Питерсен поднял одну бровь и, отложив в сторону первый лист заключения психолога, молча просмотрел второй, но, видимо, решив, что он не заслуживает внимания, быстро пробежал глазами первые абзацы третьего.

— Вот это может нас заинтересовать. Психолог считает, что речь идет не о психопате. Для поведения психопата характерно отсутствие угрызений совести и дальнейшее развитие агрессивности и жестокости, что связано с неким ностальгическим элементом; ему нужно событие, способное дать пищу эмоциям. А в данном случае, наоборот, явно имеет место — по крайней мере до сих пор имела место — своеобразная .деликатность, забота о том, чтобы причиненный вред был как можно меньше… Наш психолог, как и вы, — он бросил быстрый взгляд в сторону Селдома, — находит эту деталь особенно значимой. По ее мнению, именно глава из вашей книги о серийных преступлениях помогла М. создать «вторую возможность». Наш герой возвращается к жизни. М. нужны две вещи одновременно: отомстить и добиться восхищения со стороны той группы людей, к которой он всегда мечтал принадлежать и которая его несправедливо отвергла. И тут психолог рискнула изложить одну из возможных интерпретаций символов. М. во время приступов мании величия ощущает себя творцом, создателем и хочет заново наделить вещи именами. Его творение все больше совершенствуется: символы обозначают, как в Екклезиасте, этапы эволюции. Следующим символом, полагает она, может стать птица.

Питерсен сложил листы бумаги вместе и глянул на Селдома.

— Это совпадает с вашими предположениями?

— В том, что касается символа, нет. Я продолжаю считать, что если послания адресованы математикам, то и ключ должен быть в некотором смысле математическим. А есть ли в заключении психолога какие-нибудь объяснения подчеркнутой «мягкости» убийств?