46  

Он рассеянно перевернул страницу, и глаза его наткнулись на крупный заголовок над сообщением о совершенных преступлениях и серии символов. Он прочел первые строки и снова посмотрел на меня. В глазах его мелькнуло что-то вроде тревоги и недоверия.

— А вы ведь и вчера обо всем этом уже знали, правильно я угадал? И когда же начались загадочные убийства?

— Первое случилось почти месяц назад, — сказал я, — но полиция только теперь решила сделать символы достоянием публики.

— А какую роль во всем этом играет Селдом?

— После каждого преступления послания приходят именно ему. Второе из них — с символом рыбы — появилось прямо здесь, его приклеили на стеклянную дверь института.

— Ах да. Что-то такое припоминаю. В то утро у нас и вправду была какая-то суета. Полиция приезжала, но я подумал, что кто-то разбил стекло.

Он снова углубился в газету и быстро прочел сообщение.

— Но здесь имя Селдома вообще не упоминается.

— Полиция, по всей видимости, решила сохранить это в тайне, но все три послания адресовались именно ему.

Подоров опять уставился на меня, и выражение его лица переменилось, будто в глубине души он над чем-то здорово потешался.

— Выходит, кто-то начал игру в кошки-мышки с великим Селдомом… Что ж, а вдруг и на самом деле существует высшая, божественная справедливость? И этот бог— математик, само собой разумеется, — сказал он как-то загадочно. — А какой вам представляется четвертая смерть? — спросил он внезапно. — О, она конечно же будет каким-то образом связана с древним и великим тетрактисом… — Он огляделся по сторонам, словно отыскивая источник вдохновения. — Помнится, Селдом увлекался боулингом, — добавил он, — по крайней мере в те давние времена. Тогда эта игра была почти неизвестна в России. В своем докладе он, если мне не изменяет память, сравнил вершины тетрактиса с расположением фигур перед началом партии. Существует такой прием, когда можно сокрушить все кегли сразу.

— Strike[35], — сказал я.

— Да, именно так. Великолепное слово, правда? — И повторил с очень сильным русским акцентом, сопровождая свои слова странной улыбкой, будто воображал этот неумолимый шар и летящие с плеч головы: —Strike!

Глава 19

К пяти часам мне удалось закончить первый — и весьма приблизительный — вариант отчета, но, прежде чем покинуть кабинет, я заглянул в электронную почту и обнаружил письмо от Селдома, в котором тот просил, чтобы я встретил его после окончания семинара у входа в Мертон-колледж, если, конечно, буду свободен в этот час. Я боялся опоздать, и мне пришлось идти довольно быстро. Поднявшись по ступенькам, ведущим к дверям маленьких аудиторий, я увидел через стеклянную дверь, что Селдом стоит у доски и обсуждает с двумя учениками какую-то задачу, хотя семинар уже завершился.

Когда ученики ушли, он жестом пригласил меня зайти и, складывая свои бумаги в папку, указал рукой на фигуру, оставшуюся на доске. Это был круг.

— Мы вспоминали геометрическую метафору Николая Кузанского: истина как окружность и человеческие попытки достичь ее — как последовательно вписанные в окружность многоугольники, у которых с каждым разом появляется все больше и больше граней, за счет чего их границы становятся все ближе к окружности, Это довольно оптимистическая метафора, потому что последовательные приближения позволяют угадать конечную фигуру. Однако существует иная возможность — она моим ученикам пока неведома, и она гораздо пессимистичнее, скажу даже, что она удручающе пессимистична. — Он быстро начертил рядом с кругом какую-то неправильную фигуру со множеством вершин и впадин. — Вы только вообразите, что формой своей истина напоминает очертание какого-либо острова, допустим Великобритании, с очень неровным берегом, с бесконечными выступами и углублениями. Если вы попытаетесь повторить здесь только что рассмотренный нами прием с вписанными многоугольниками, то столкнетесь с парадоксом Мандельброта. Конечная граница первой фигуры будет казаться все более и более недостижимой, с каждой новой попыткой будут появляться новые и новые выступы и углубления, и как бы мы ни старались, приближения нам не добиться. Точно так же истина не поддается нам, сколько бы мы ни старались к ней приблизиться. Что вам это напоминает?

— Теорему Гёделя? Многоугольники — это системы все с большим и большим количеством аксиом, но какая-то часть истины всегда будет оставаться вне досягаемости.


  46  
×
×