Незаметные убийства

Лорна резко обернулась, словно ее укололо дурное предчувствие, потом приблизилась ко мне.

— Боже мой! Значит, и они тоже ехали по этому мосту.

Мы в отчаянии уставились на экран. Камера показывала осколки стекла на мосту и опять то место, где было снесено ограждение. Журналистка наклонилась вниз и стала что-то показывать. Мы увидели автобус, превратившийся в груду искореженного металла. Камера неотступно следовала за журналисткой, которая решила спуститься по откосу к месту падения. Там, где автобус перевернулся, наверное, в первый раз, валялось изуродованное колесо. Затем камера показала автобус совсем близко, рядом уже стояло несколько «скорых». Крупным планом показывали трагические кадры: разбитые окна автобуса, кусок обшивки оранжевого цвета с незнакомой эмблемой. Я почувствовал, как Лорна сжимает мне локоть.

— Это школьный автобус, — выдохнула она. — Господи! Дети! Кажется… — прошептала она, не решаясь закончить фразу, потом глянула на меня с ужасом, словно игра, в которую мы беспечно играли, вдруг превратилась в настоящий кошмар. — Мне надо мчаться в больницу, — сказала Лорна и быстро чмокнула меня в щеку. — Захочешь уйти — дверь надо просто захлопнуть.

Я не мог оторваться от гипнотизирующей череды картинок, мелькающих на экране. Камера обогнула автобус и нацелилась на одно из окон, рядом с которым возились спасатели. Кому-то из них удалось проникнуть внутрь, и теперь он передавал через окно детское тело. Сначала появились худые голые ноги — они безжизненно болтались, пока снизу их не подхватили крепкие руки. Потом я увидел короткие спортивные штаны, сбоку запачканные кровью, и новенькие белые тапочки. Потом — верхнюю часть тела в спортивной безрукавке с большим номером на груди. Камера снова метнулась к окну. Две руки с бесконечной осторожностью поддерживали сзади голову мальчика. И с рук этих без остановки падали на землю крупные капли крови, стекавшие с затылка жертвы. Камера показала лицо ребенка, и я с изумлением увидел длинную растрепанную челку и совершенно особые черты — это был мальчик-даун. Вдруг за окошком автобуса впервые мелькнуло человеческое лицо. Рот беззвучно открывался и закрывался, человек что-то коротко объяснял, потом с нескрываемым отчаянием произнес еще пару слов и поднял вверх свои окровавленные ладони, жестом повторяя, что внутри больше никого не осталось. Камера последовала за теми, кто нес последние носилки к «скорой», стоявшей за автобусом. Кто-то преградил путь оператору, но камера тем не менее успела запечатлеть длинный ряд носилок. Тела лежащих там детей были с головой накрыты простынями. Передача снова шла из студии. Показывали фотографию группы мальчиков, снятых перед матчем. Это и вправду была баскетбольная команда специальной школы для детей-даунов. Они возвращались с межшкольного турнира, проходившего в Кембридже. В нижней части экрана заскользили имена детей: пять игроков и пять запасных. После последнего имени лаконично сообщалось, что все десять погибли. Затем появилась вторая фотография: лицо еще довольно молодого мужчины, которое показалось мне смутно знакомым, хотя, когда под фотографией возникло имя—Ральф Джонсон, — я понял, что никогда его не слышал, наверняка не слышал. Это был водитель автобуса, он, видимо, в последний момент успел выпрыгнуть из кабины, но спастись ему все равно не удалось — он скончался по дороге в больницу. Его лицо исчезло с экрана, и там поплыл новый текст — хронология несчастных случаев, произошедших на том же самом месте.

Я выключил телевизор и рухнул на кровать, накрыв глаза подушкой. Я пытался вспомнить, где видел лицо шофера раньше. Хотя, вполне возможно, фотография была сделана несколькими годами раньше. Очень короткие вьющиеся волосы, острые скулы, глубоко посаженные глаза… да, я видел его, но не за рулем автобуса, нет, совсем в другом месте… Где? Я в бешенстве вскочил с постели и долго стоял под душем, надеясь, что струи воды помогут мне вспомнить все лица, увиденные в городе. Одеваясь, а потом и по дороге в комнату за ботинками, я старался восстановить перед глазами лицо с экрана. Мелкие завитки, фанатичное выражение лица… Вот оно! От неожиданности я сел на кровать. От неожиданности и от самых противоречивых чувств. Ошибиться было невозможно, да и не так много людей я знал в Оксфорде. Я позвонил в больницу и попросил позвать к телефону Лорну. Едва услышав ее голос, я задал свой вопрос, непроизвольно понизив голос: