Равнение на знамя

Полковник в который раз подумал, что те в столице, кто отдавали приказ, деталей себе наверняка не представляют. И не должны представлять, конечно, — они не специалисты узкого профиля, они летают на головокружительной высоте, откуда не только люди, но и города представляются крохотными пятнышками. Это справедливо, в общем, высокое начальство и не обязано вглядываться в детали. Вот только…

Вот только, как водится, и здесь наличествуют свои крайне тревожные нюансы. Со времен Великой Отечественной не случалось, чтобы супостатов брали без единого выстрела, на маршруте, рывком. В бою захватывали, случалось, — посреди перестрелки, в схроне, на явочной квартире. Однако захвата рывком на маршруте с сорок пятого года не было, это вам скажет любой профессионал.

А значит, задача поставлена архисложнейшая и, положа руку на сердце, почти невыполнимая. Все это прекрасно понимают — и те, кто операцию планировал, и те, кому предстоит планы штаба претворять в жизнь. Но что поделать, служба такая — при необходимости выполнять и невыполнимое.

А потому куча взрослых мужиков, стараясь не сфальшивить, разыгрывала спектакль под названием «служивые гуляют самозабвенно». В одной палатке гитара-недомерок брякала, в другой хрипло орал старенький магнитофон, отовсюду неслись беззаботные громкие разговоры, перемежавшиеся раскатами хохота. Когда внезапно, как всегда в горах, упала темнота, последние пацаны ушли в деревню, но нельзя было исключить, что сейчас какая-нибудь недоверчивая личность пялится на них в бинокль с чердака. Так что веселиться следовало на всю катушку, чтобы в деревне убедились — взахлеб гуляют служивые…

А те из служивых, что прибыли на вертолете, уже распаковывали по палаткам свои необъятные сумки, извлекая все необходимое. И радист чуть ли не с самого начала сидел скрючившись над своей разнокалиберной аппаратурой. Пора было и полковнику приводить себя в божеский вид.

Рахманин направился к палатке, у входа в которую в непринужденной позе разместился Уланов, самозабвенно терзал серебряные струны и драл глотку:

• В жизни бурной и короткой
• Есть приятная строка:
• Можно встретиться с красоткой,
• Можно навернуть пивка…
• Но колонна вновь на марше
• Посреди чужой весны.
• Незаметно стали старше
• Мы на целых три войны…

Откинув полог, полковник пролез внутрь, первым делом побыстрее развязал дурацкую бандану и стал разбирать свою сумку. Тут же застегивал последние пряжки-ремешки Климентьев, а двое омоновцев с самыми что ни на есть унылыми рожами талантливо обеспечивали звуковое сопровождение: звенели стаканами и наперебой, пьяными голосами рассказывали друг другу анекдоты. Влезая в бронежилет, полковник постарался от них отвернуться — в глазах братьев по разуму почудилось сочувствие. А может, и не почудилось, а было на самом деле: знали, чем группе полковника предстоит сейчас заняться, и прекрасно понимали, насколько это неподъемное предприятие.

Полковник шнуровал ботинки. За брезентовой боковиной палатки надрывался Уланов:

• Только если мы в ударе,
• Нас и ломом не возьмешь.
• Закажите мне в Кизляре
• Огромадный вострый нож.
• Шоб я вышел из тумана
• С пулеметом на ремне.
• Ножик будет для душмана,
• А медаль придется мне…

Потом он замолчал и, судя по звукам, посторонился. В палатку, нагибая голову, просунулся Доронин и тихонько сообщил:

— Только что был перехват. Клюнули. Кто-то из аула подробно расписал про новоприбывших, про то, что гяуры гудят как паровозы. — В глазах у него зажглось торжество. — А напоследок аульному ответили, что все без изменений, пусть ждет…

«Вот оно!» — мысленно вскричал про себя полковник.

Момент истины, как говорится. Клюнула наша рыбка в шапке с зеленой полоской, на которую, мы-то знаем, не имеет никакого права… Клюнула. Как и в прошлые разы, они наверняка придут посреди ночи, в «час быка», когда спать хочется невероятно, слипаются веки даже у самых дисциплинированных часовых.

Полковник молча кивнул, и Доронин убрал голову из палатки, присел рядом с входом. Старательно поддерживая игру, свинтил пробку с литровой бутылки с доподлинной водочной этикеткой, набулькал полстакана натуральной водички, протянул Уланову — тот уже отложил гитару, сидел с мерцающим экранчиком мобильника в руке. Стакан принял, как и полагалось по роли, осушил, добросовестно покривился и вновь уткнулся в экран.