Второе восстание Спартака

Вот оно что...

Помолчали.

Спартак знал уже, что власть над суками в лагере держал недавно прибывший, заслуженный в прошлом вор по кликухе Горький – звали его в миру Максим, а свое отношение к чему-нибудь – отрицательное или положительное, неважно, – он комментировал одним словом: «Горько!», меняя разве что интонацию...

– Я с этим Горьким разговор имел, и что ты думаешь? – сказал Марсель, будто прочитав его мысли. – Как два долбаных дипломата перед войной говорили, кружева из слов плели, и ведь прекрасно и я, и он понимали, что войны не избежать, но оба время пытаемся оттянуть, чтоб лучше к этой войне приготовиться.

– Заглядывал он недавно, Горький этот, – кивнул Спартак. – С дружками своими в душ ходили.

– О тебе и твоем «клубе» он ничего не знает. И хорошо. Будем надеяться, что наш с тобой общий друг с бритвенным погонялом про тебя слушок не пустит... Нет, не должен, он сук, по-моему, сильней всех нас ненавидит, зубами рвать готов, чуть не до истерики доходит.

Спартак взял бутылку и вопросительно посмотрел на Марселя. Тот кивнул:

– Ладно, давай еще по одной, да пойду я, надо с Кумом нашим поговорить, должен же он понять, что в лагере кровь прольется, если сразу этих тварей позорных на место не поставить.

Выпили еще по одной, закусили хлебом с тушенкой.

– Пока только одно хорошо: первая группа сук этих небольшая, двадцать человек всего, – сказал, поднимаясь, Марсель. – Мы тут со своими решили перебивать их небольшими партиями, по мере, так сказать, поступления...

* * *

– Ну не могу я ничем сейчас тебе помочь, ты пойми меня, – Комсомолец нервно ходил по кабинету, – есть установка оттуда, – он показал пальцем в потолок, – никаких ущемлений в отношении сук не предпринимать, наоборот, всячески поддерживать. Политика партии на сегодняшний момент такова^[45].

– И что, ты их поддерживать собираешься? – глядя в пол перед собой, спросил Марсель. – Может, и порядок в лагере тебя мой не устраивает?

– Ты не заводись, не заводись! Ты уж извини, но я тебе явно помочь не могу. Но и помогать им тоже не буду. Тебе и карты в руки, реши вопрос. Только аккуратно, без крови постарайся...

– Без крови?! – Марсель поднял голову. – Ты знаешь, что они режут нас, как баранов? Что я людям своим скажу, как ты представляешь себе это «решение вопроса»? Меня резать пришли, а я что?

– Ладно, не ори. Я со своей стороны посмотрю, что можно сделать... но повторяю: резню в лагере не начинай. Первым – не начинай, – сказал Комсомолец.

Посмотрев друг на друга, оба, не сговариваясь, усмехнулись.

* * *

На расчищенной вполовину делянке разнесся звонкий гул колокола. Срубавший с только что поваленного ствола ветки Чинар, как раз из числа недавно прибывших сук, разогнул спину и с силой вогнал топор в сосну.

– Шабаш, братва, – крикнул он пилившим неподалеку неохватную сосну Штопору и Колыму. – На обед звонят.

Те, прислонив пилу к дереву, двинулись к нему.

На обед расположились возле высокого штабеля недавно очищенных от веток толстенных бревен, для равновесия укрепленного подпорками из молодых стволов. Вскорости появившийся несун, замотанный по самые глаза шарфом, молча выдал каждому по алюминиевой шлемке с дымящейся кашей и «веслу». Оставив еще и по ломтю хлеба, он двинулся дальше, туда, где его с нетерпением ждали такие же бригады, и вскоре его спина скрылась за штабелем.

Некоторое время молча, обжигаясь, жевали. Штопор, оторвавшись от каши, поднял голову и завертел шеей:

– Братва, чуете? Вроде шуршит что-то...

– Лес от сырости ломается, – рассудительно сказал Чинар, выскребая со дна миски остатки каши.

Договорить он не успел. Раздался оглушительный треск, словно спички, сложились подпорки, и на троицу обрушился многотонный штабель.

Мойка, сдернув шарф и поставив на землю сидор с кашей и шлемками, мелко захихикал.

* * *

Оперчасть, как и суки, как и все опытные люди в лагере, поняли, что произошло. Воры готовились к ответке со стороны сук. И ответка не заставила себя ждать.

Вскоре у себя в прожарке Спартак совершенно случайно подслушал разговор Горького о том, что ночью собираются вырезать Марселя с пристяжью.

Едва дождавшись их ухода и заперев дверь, Котляревский поспешил в барак. «Только бы Федор был на месте», – как молитву повторял он про себя.

И, видимо, его просьба была услышана – Федор-Танкист сидел на своей шконке и сосредоточенно рассматривал свежую прореху на рукаве ватника. Второй удачей было то, что в этот момент кроме Федора в бараке никого не наблюдалось. Спартака это удивило, но потом он вспомнил, что сегодня Федор был дежурным.

---

45 Действительно, на первых порах конфликт сук и «правильных» развивался при полном попустительстве государства, поскольку в ГУЛАГе была выработана доктрина, согласно которой суки фронтовики считались ближе к власти и их надо поддерживать для уничтожения института воров. Ошибка вскрылась примерно через год, когда процесс уже стал неуправляемым. И только тогда государство начало изолировать одних от других.