Князь Рус

– Это теперь и мой мир, – прошептала она.

Рус подхватил ее на руки, мокрая одежда облепила ее тело плотно, вода текла в три ручья, бегом и с хохотом вынес на берег.

Еще через неделю земля пошла волнами. То и дело поднимались холмы, холмики, а еще через неделю земля вовсе отвердела, из нее торчали старые камни, белые, изъеденные ветром.

Дозор вернулся с рассказом о высоких горах, что лежат впереди. Правда, видна старая дорога, словно в древности великаны пробили, а потом забросили или вымерли. Чех колебался, собрался малый совет, решили ехать вдоль горной цепи, а наверх не забираться.

Ночами пасли коней, давали отдых скоту, а сами чинили повозки, латали одежонку, обувь. Женщины варили в котлах скудную добычу охотников. Иногда удавалось заполевать и крупную дичь. Били ящериц, вытаскивали из нор сусликов, ховрахов, не брезговали полевками. Искусные охотники били на лету уток и всякую птицу, что неосторожно пролетала вблизи, но когда совсем близко проходили стада туров, табуны диких коней, когда в полуверсте замечали, как огромное стадо свиней лакомится желудями, то усталые кони отказывались свернуть в сторону, и люди понимали их, не понуждали, берегли. Рус то и дело видел, как всадники, покинув седла, ведут коней в поводу, дают отдых.

Потом справа приблизились горы. От них веяло несокрушимой властью, тяжестью, угрюмым спокойствием, и, когда повозки пошли совсем близь коричневой с прожилками стены гранита, людям стало вовсе неуютно и тревожно.

Укрывшись, давали отдых верным коням. От них зависит и победа, и сама жизнь. Если потничек загнется или от одного попадания камешка или ветки, что в бешеной скачке взлетают выше головы! – поранишь спину. Подпругу надо затягивать в меру, иначе конь выбьется из сил быстро, а когда слезешь с него, то сразу же надо проверить, не поранены ли ноги, копыта.

Глава 8

Чех ехал во главе основного отряда. Он знал, далеко впереди за пределами видимости шныряет небольшой дозор на легких конях, хвост беглецов прикрывают тяжеловооруженные дружинники, а всю середину заняли движущиеся повозки. Им не было конца, и Чех смутно дивился: что же заставило людей покинуть обжитой мир? На изгнание были обречены всего трое!

Да, с ними ушли воспитатели, тиуны, родня по матери. Но таких от силы одна-две сотни. Но что заставило сняться с мест столько народу?

Лех и Рус ехали рядом, отпускать их далеко Чех не решался. Справа снова пошли горы, дорога то уходила от них далеко, то приближалась так, что ехали, задевая стременами каменную стену.

Внезапно Чех насторожился, вскинул ладонь. Лех и Рус послушно остановились. Со стороны скал донесся шорох, стук камней. Чех прислушивался долго, и нетерпеливый Лех хотел уже тронуть коня вперед, как стук камней стал громче, покатились мелкие камешки.

А следом показались человеческие фигуры. Отсюда трудно было рассмотреть их как следует, но видно было, что измождены, не люди, а живые скелеты, едва обтянутые кожей. Иные голые, у других из одежды только набедренная повязка из разных шкур. Правда, в руках держали дубины из дерева, а у некоторых на веревочных поясах болтались мечи и ножи.

Трое братьев молча и настороженно смотрели, как те спускаются, ощупывая камни, как слепые. За передними появились люди с носилками из жердей и шкур. Судя по свисающим рукам, несли несчастного, которому было еще хуже.

Эти люди увидели чужих на конях, остановились. Потом, поколебавшись, обреченно продолжали спуск, пока не вышли на дорогу. Передние остановились, они шатались и хватались друг за друга.

Чех сделал знак одному приблизиться. Чужие переглянулись, потом один отпихнул передних с дороги, пошел тяжело вперед, ногами загребая пыль, не в силах оторвать их от земли.

Он был ниже Чеха почти на голову, но в плечах даже шире, грудь как сорокаведерная бочка, хотя сейчас все кости торчат наружу, едва-едва обтянутые сухой кожей, видно издали, что этот человек огромной силы и невероятной живучести.

Грудь выпячивалась, несмотря на худобу, но ребра торчали под сухой кожей так страшно, что могли ее прорвать в ­любой миг. Сухожилия выступили толстые, а мясо на ногах и руках словно истаяло под палящим солнцем и от внутреннего жара.

– Кто ты? – спросил Чех жестко. – И что это за ­люди?

Человек прислушался к речи великана, его пересохшие губы разомкнулись с усилием:

– Гой ты еси, могучий вождь. Мы… беглецы.

Голос был сиплый, измученный, с привкусом чужого языка. Лицо его было страшным, в клочьях серой бороды, грязные волосы падали на плечи. Когда он поднял голову, на братьев взглянули зеленые с серым глаза, похожие на первые вешние воды, когда в них отражается блеклое солнце.