Стоунхендж

— Ну что, придумал, как выбраться?

Сам еще раз оглядел отвесные стены, костры наверху, блестящие острия копий стражников. Те сидят возле края, пьют, хохочут, швыряют вниз обглоданные кости. Лестницы подняты, веревки тоже. Стражи следят, чтобы у рабов не было лишнего клочка ткани. Умелый всегда может попытаться сплести веревку, а терять рабов даже убитыми в назидание жалко.

Калика лежал на спине, смотрел на темное звездное небо. Когда заговорил, голос был мечтательным:

— Вранье это все...

— Что вранье?

— Что ангелы небесные прибивали серебряными гвоздиками небо. Хоть тебе и неприятно слышать, но небо было все-таки раньше, чем пришел Христос... А старых богов с приходом любой новой веры — сколько их было! — принято объявлять демонами. Но и объявить, что небо создали демоны, тоже не хочется... Верно?

Томас прорычал:

— Сэр калика... Приедем в Британию, я тебя сведу с умниками, что ночи напролет спорят, сколько ангелов помещается на острие иглы, был ли у Адама пуп...

— У Евы точно был, — прервал калика, — но если Адам в самом деле жил с Евой девятьсот лет, то у нее нету... Стерся.

Томас раздраженно отмахнулся, даже не желая вдаваться в тонкости славянского юмора.

— Как выбраться?

Калика сожалеюще пожал плечами.

— Еще не передумал? Ведь все это суета сует и ничего, окромя суеты житейской. В человеке нет ничего, кроме души. А о душе-то мы меньше всего... Ладно, не мешай, я буду думать.

Ночь была на исходе, когда Томас толкнул калику.

— Ну, что придумал? Как будем выбираться?

Калика вздрогнул, открыл глаза. Увидев нависшее над ним лицо рыцаря, разочарованно скривился, потянулся, зевнул с волчьим подвыванием и жутко оскалив зубы.

— Ох-хо-хо... Не спится? Небось, все девки снятся?.. Надо смирять свою плоть, надо... Это неплохо твой Христос придумал. Ну, не придумал, но брать у других тоже надо умеючи, а то такого нагребешь... Знавал я всяких пророков... Ох-хо-хо!... Может быть, убегем завтра?.. А то вон уже заря занимается. Погоня будет, то да се...

Томас стиснул челюсти так, что рифленые желваки едва не прорвали кожу.

— Нет.

— Гм... Ну да можно и сегодня. Хотя древняя мудрость гласит, что не надо откладывать на завтра то, что можно отложить на послезавтра...

— Сэр калика, в древности жили одни язычники.

Калика лениво повернулся, постучал костяшками пальцев по каменной стене.

— Сам такой, — сообщил Томас.

— Ну вот, везде намеки видишь... Значит, неспроста. Я хочу сказать, что если выломать здесь камни...

— Эти не годятся, — возразил Томас. — Этот дурак для замка ломает только серые, а это в тех двух стенах...

Калика почесался, снова лег и закрыл глаза.

— Как хошь, — сказал он равнодушно. — Меня как-то меньше, чем тебя, волновала стена замка. Я думал, тебе нужна пустота, что за этим камнем...

Томас вскочил, как подброшенный катапультой. Глаза были дикими. Он отпихнул калику, тот лишь перевалился на пузо, лежал с задумчивым выражением, явно мыслил.

— Откуда знаешь?

— Чую...

— Без магии?

— Ты ж без магии тоже кое-что чуешь, хоть и с трудом. К примеру, когда надвигается черная туча, когда молнии слепят, а от грома глохнут уши, а то и видишь впереди стену падающей с небес воды, то можешь догадаться, что, наверное, пойдет дождь...

Томас все еще неверяще пощупал камень — тот был все так же монолитен, темен в ночи.

— Ага, — сказал он, — ты как дятел, да? Тот тоже чует, где под корой пустоты... Правда, он и червяков так же чует. Эти колья ты вбил?

Он нащупал влажные деревяшки, вбитые в высверленные дырочки по самые уши. Кончики пальцев ощутили напряжение в камне. Разбухая, деревянные колышки уже напрягли жилки в камне так, что вот-вот лопнут. Стражи не спят, им слышен каждый шорох. Авось, не обратят внимания, что треск раздастся от этой стены. А камни лопаются всю ночь, вечером набили кольев много.

— Лежи тихо, — шепнул калика.

Томас услышал настойчивую нотку в голосе, упал ничком. Через пару мгновений раздался оглушительный треск. Камень в стене качнулся. Рабы поблизости заворочались, застонали во сне. Томас лежал недвижимо, только сердце колотилось так, что его подбрасывало. Наверху послышались голоса, сверху сбросили горящий факел.

Он ударился, рассыпая искры, Томасу чуть прижгло голую кожу. Когда снова все стихло, Томас коснулся плеча калики, потряс. Тот вздрогнул, посмотрел непонимающими глазами: