Стоунхендж

Томас пробурчал недоверчиво:

— Так в один день и стал из кочевника земледельцем?

Кичинский услышал, сказал шепотом:

— Пахали и раньше, только их было мало, считались юродивыми... А когда с неба рухнули эти вещи, то был знак, чтобы весь народ принял новых богов.

— Понятно, — сказал Томас. — Это как сейчас, да? Христиан у вас много, но вся страна ею еще не стала?

Калика слушал, хмурился, шумно хлебал вино. Кичинский наконец заметил, спросил любезно:

— Разве не так?

— Не так.

— Гм... А как было?

— Как всегда, когда приходит новая вера. Плач и стон стоял по всей Руси... Впрочем, она тогда не звалась еще Русью. Почему не сказать правду, что не бывает так, чтобы весь народ взял да отказался от родной веры, с ходу взял чужую?.. Разве не с огнем и мечом вошла вера Христова на Русь, не залила кровью земли, сожгла села и веси, а волхвов старой веры распяли на воротах их храмов?.. Так и тогда, пятнадцать столетий тому, стон стоял и плач, когда отец расставался с сыном, мать с дочерью, братья с сестрами и друг с другом!.. Сколько народу ушло с Арпоксаем, чтобы сохранить старую веру, сохранить душу своих предков!

— А куда ушли? — спросил Томас.

Калика взглянул остро, как ножом кольнул.

— Удивишься, когда узнаешь. Они шли через нынешнюю Нормандию, добрались до моря, перешли на северную землю, срубили города и веси... Эти земли назвали Оловянными островами, там много олова. Когда научились добавлять в печь, стали первыми ковать бронзовые мечи... Еще не понял, о каких землях я говорю?

— Догадываюсь, — сказал Томас осевшим голосом.

— Другие ушли на юг, их стали называть «парфянами», что значит «изгнанники». Много новых народов образовалось из тех, кто ушел. Вот так больше всего крови и людей потеряли без всяких битв, поражений или побед. Всего лишь принимали новую веру!

Кичинский уже не слушал кощунника. Его глаза подозрительно обшаривали калику с головы до ног.

— Постой, постой! Что-то ты больно много хулишь нашу исконную православную веру!

— Исконную?

— Ну, да. Нашу русскую веру. За веру, князя и отечество!

— А Христос тут при чем? — спросил Олег ехидно. — Он же был иудеем. Самым настоящим.

— У меня другие сведения, — сказал Кичинский с неудовольствием. — Он был скифом! Разве не знаете, что когда-то скифы захватили всю Малую Азию и вдобавок всякие другие страны? До Египта дошли, но фараон Псамметих вышел навстречу с богатыми дарами, откупился. Но в Палестине скифы правили двадцать девять лет! Всех баб под себя гребли, свои города поставили, там жили где отдельно от иудеев, а где и вперемешку. Так вот Иисус именно оттуда родом. Из Назарета! Сам город скифы ставили, на заре это было, вот потому так и назвали. Жителей Галилеи, это где скифы Назарет срубили, никогда в Иудее настоящими иудеями не считали. Христос так от этого страдал, что придумал такую веру, чтобы сравнять с настоящими иудеями. Он так и сказал: «Нет ни эллина, ни иудея». Разве иудей так мог бы сказать? Так мог сказать только тот, кого в иудеи не пускали, а как проще всего вскарабкаться к тем, кто сидит высоко? Правильно, стащить их за ноги к себе в гря... ну, в равноправие. Это учение всем понравилось, потому что без трудов и мук сразу становишься вровень не только с избранными иудеями, но даже с королями, императорами!.. Мол, все рабы божьи...

Томас смолчал, такое вольное объяснение происхождения Великого Учения коробило. Впрочем, он не был силен в религиозных диспутах, потому наполнил кубок снова, осушил, прислушался к ощущениям.

— Словно огненный шар провалился в желудок!.. Но силы только прибавилось. И голова еще яснее, чем раньше.

— Нравится?

— Не то слово. Я в восторге.

— У нас особые земли, — сказал Кичинский довольно. — Исконные славянские. И травы здесь особые, лечебные. Волхвы-травники сюда изо всех земель съезжались, собирали то мох, то чагу, то болотные листья. Здесь, если верить старикам, когда-то целые луга были под одолень-травой, а в лесах на каждой поляне росла разрыв-трава... Были травы, что заживляли такие раны, от которых умирали сразу, да так заживляли, что человек был еще моложе и краше, чем до болезни. Увы, многих трав уже нет, перевелись, но кое-что сохранилось. Умельцы на этих травах вина да наливки настаивают... Эй, Хома! Скажи, откуда эта наливка?

Один из челяди, немолодой степенный старик, поклонился.

— Не вели казнить... но это наливка, настойка... из моего сада.