Стоунхендж

По дороге, с той стороны, откуда они шли, двигался целый отряд всадников. Передние были с копьями, на легких конях, дальше ехали с арбалетами, затем воины в тяжелом вооружении, за ними кони тащили легкую крытую повозку. Томасу показалось, что за кружевными занавесками мелькнуло милое девичье лицо. За повозкой ехали опять тяжелые всадники, в доспехах и с топорами, а замыкали отряд легкие конники.

Томас поднес Яре под носик огромный кулак, давая хорошо обнюхать, сам вслушивался в разговоры. Двое обсуждали карточный долг товарища, среди тяжело вооруженных шла неспешная беседа о новых типах арбалетов, церковь их тоже объявила изделием Сатаны, сиречь вне закона. Тем самым распространение этого оружия врага рода человеческого замедлилось, но не остановилось. А это на руку бесчестным, ибо они сразу обрели преимущество над благородными, что послушались церковь...

— А наша хозяйка говорит, — сказал один, — если что создано, то его применят обязательно, хоть умри. Такова подлая природа человека.

— Ну, твоя хозяйка говорит дело... Только почему подлая? Просто ничего не создается зазря.

— Еще бы!.. Столько голов придумывали, столько сил потрачено на этот арбалет, хоть ножной, хоть рычажный, и чтоб перестали применять?

— Вот высокородная Гульча и велела...

Голоса удалились, смолкли. Яра перестала обнюхивать кулак рыцаря, ведет себя, как грубый мужлан, сиречь, простолюдин, а Томас задумался. Где-то уже слышал это имя... И что-то очень недоброе с ним связано!

Яра проломилась через кусты на дорогу. Красиво вырезанные ноздри ее тонкого носа подергивались. В лиловых глазах Томас увидел ревнивый блеск.

— Что стряслось? — спросил он встревоженно.

— Ты чуешь запах?

Томас добросовестно потянул носом. Пахло свежими конскими каштанами, от них еще поднимался легкий парок, коней, судя по запаху, кормили отборным овсом и ячменем, конским еще он ощутил мужским потом, ароматом старой кожи на седлах.

— Чую, — ответил он.

— Какая она? — спросила она напряженно.

— Кто? — спросил он, теряясь в догадке, о какой из кобыл спрашивает женщина с лиловыми глазами.

— Ну, та женщина, — бросила Яра нетерпеливо, — чей запах мы услышали. Мне кажется, она маленькая и черноволосая, ибо только чернавки пользуются такими духами, от которых мухи дохнут на лету, а жуки падают без памяти, еще она злая и своевольная, ибо мало кто рискнет пользоваться вечерними благовониями в полдень, не рискуя быть осмеянной...

Она говорила еще, а Томас ошалело кивал, соглашался, поддакивал, наконец, когда с ее слов у него начал прорисовываться знакомый образ, он едва не заорал, что вспомнил. Это ж она, мать знаменитого богатыря Турка, от которого пошел сильный и злой народ, и которому предначертано потеснить веру Христа... Бедный калика! Хорошо хоть не узнает, если та злополучная ночь в пещере под Киевом опять дала начало каким-нибудь новым туркам!

Он огромным усилием воли заставил себя смолчать. Ей не обязательно знать жуткие и сверхъестественные тайны. Иначе больше будет чтить не Христа, а богопротивных демонов, те выглядят сильнее.

— И еще у нее темные глаза, — добавил он небрежно. — Коричневые, но такие темные, что почти черные...

— Это ты по духам определил? — спросила Яра уважительно.

— Да нет, по запаху.

Они вывели коней из кустов и пустили по свежему следу. Теперь Томасу казалось, что и он улавливает едва слышный аромат женщины — восточной, теперь, может быть, даже ставшей сарацинкой, знатной и богатой, и этот запах может рассказать очень многое тому, что умеет читать такие следы.

Глава 7

Когда Яра проснулась, край неба уже алел. Томас лежал как мертвец, лицо было бледным, скулы заострились. Он спал крепко, и она без помех могла рассмотреть его. Бородка курчавилась, ей показалось, что среди волос блеснула серебряная нить. Высокомерный и невежественный, он, однако, выглядел воплощением силы и мощи, но теперь она со страхом видела, что сила рыцаря все-таки на исходе.

Странно, таким он не казался слабее или униженнее. До этого был, как железная статуя, смех был подобен реву быка, а движения размашисты и небрежны. А теперь лежал исхудавший, выжженный солнцем. Кожа была цвета темного дерева, темно-коричневая, но гладкая и чистая. Ресницы его затрепетали, он что-то видел во сне, пальцы сжались, а с губ слетел вздох.

Яра насторожилась. Почудилось или в самом деле он произнес чье-то имя? Женское?