Стоунхендж

— Сэр калика! Это, наверное, и есть тот Хозяин, о котором говорил болотник!

— Это я говорил, — проворчал калика. Он открыл глаза, зевнул, глядя в страшное лицо. — Доброе утро!.. Хотя какое, к черту, утро, эти рыцари хуже петухов. Ты и есть здесь Хозяин?

Лицо в столбе исказилось в страшной гримасе. Словно в огненную воду бросили камень, так лицо раздробилось и пропало, но мурашке по спине Томаса побежали еще гуще. Из блистающего пламени за ним наблюдали, он чувствовал, нещадные глаза демона.

Голос был едва слышен из-за хрипа, треска, щелканья, будто лопались мелкие угольки:

— Кто ты, посмевший не пасть на колени, не просящий пощадить жалкую жизнь?

Калика двинул плечами.

— А нам жисть не дорога. Что в ней? Одни неприятности. Да и надо же знать, кому кланяться. Вот сэр Томас, вишь, какой красивый да статный, не кланяется даже королю германскому, как и султану сарацинскому, потому что не положено: свои хозяева обидятся. Еще высекут.

Томас поморщился.

— Сэр калика, благородных рыцарей не секут. Им секут головы, а не то место, которым некоторые... Позволь узнать, могучий дух, ты и есть тот Хозяин, о котором нам взахлеб говорил почтенный болотник?

Голос из пламени протрещал громче:

— Так меня называют местные племена.

Все-таки от Томаса не ускользнула уклончивость ответа. Олег сказал подозрительно:

— Мне показалось, что мы могли бы пролететь... без помех.

Томас замер. Столб стал намного ярче, слепил глаза.

— Да. Но не очень далеко.

После тяжелого, как гора, молчания Олег сказал осторожно:

— Нас ждут?

— И очень близко.

— Понятно, — сказал Олег. — Но каков тебе интерес?

А Томас спросил, опустив ладонь на рукоять меча:

— Ты на чьей стороне?

Столб горел ярко не обжигающим огнем. Олег не чувствовал жара, хотя встал совсем близко. Томас чуть пригнулся, всматриваясь в белый огонь.

— Я на своей стороне, — ответило пламя. — У меня есть свой народ... нравится он вам или нет... но он мой, и я о нем забочусь. Когда здесь появляются чужаки, я их, понятно, скармливаю своим.

Томас оглянулся за помощью на волхва, но язычнику такое отношение местного божества было явно привычным. Кивнул, подумал еще.

— Понятно... этих скормить не удалось?

Столб, будто в гневе, стал выше, вспыхнул, но померк и стал даже ниже, чем был.

— Ты опять угадал, кто бы ты ни был. У них есть защита.

— Чья?

— Я знаю все в своем болоте. И могу. Но что дальше... Моя мощь так далеко не простирается.

Томас опять вмешался:

— Ты нам поможешь?

Из огненного столба прозвучал холодный, как лунный свет, ответ:

— Я помогаю только поклоняющимся мне.

Томас перекрестился, сказал громко:

— Я тверд в истинной вере.

— Истинная вера — вера в меня.

Олег прервал уже открывшего рот Томаса:

— Что ты хочешь от нас?

— Только узнать, кто вы и почему против вас брошены такие силы. А потом я вас... отпущу.

Подозрительному Томасу показалось, что столб хотел сказать что-то другое. Или последнее слово подразумевает иной смысл. Например, их принесут в жертву.

Олег посмотрел на столб, как показалось Томасу, с симпатией и некоторым сожалением.

— Новые времена, новые люди... И новые боги.

Снова наступило долгое молчание. Слышно было, как вдали хлюпала вода. Там толпился болотный народ, не осмеливаясь подойти близко. Наконец огненный столб проговорил с сомнением:

— Опять новые... Разве мир рушится опять?

Проснулась Яра, смотрела на Олега с недоумением. Томас тоже косился на калику, многое в нем оставалось тайной.

— Нужно успеть на этот раз раньше.

— Ты говоришь, — прозвучал голос угрожающе, — словно ты из Старых. Я превращу вас в пепел!

Олег сказал невесело:

— Разуй глаза, Табити. Когда-то правила Великой Степью. Самые могучие народы, потрясавшие миры, поклонялись твоей мощи. Но пришел новый бог... Ты помнишь того синеглазого с дудочкой? Никто его не принимал всерьез. Но он ссадил кочевников на землю, приучил пахать и сеять, а тебя заточил среди этих болот... А ты все еще не веришь в новых богов?

Голос, полный гнева и ярости, упал до шепота:

— Разве время творения еще не ушло?

— Каждое время творит своих богов, — ответил Олег невесело. — Не все они удачны. Как и мы. Теперь богов творят сами люди. А люди слеплены не только из ума и воли, как хотелось бы волхвам... Хватает глины слабости, уныния, суеверий, дурости, лени, невежества, драчливости. Когда эта дрянь в человеке берет верх, тогда на свет появляется такое... Разве Род сотворил Корса — бога обжорства и пьянства? Люди! Дали ему силу, целые племена поклонялись... Их стерли в пыль те, кто создал себе богов потрезвее.