Стоунхендж

Томас выругался, лошадь под Ярой тревожно заржала. Вокруг дуба кучками лежали кости: человечьи и лошажьи, дотлевала конская сбруя, на каждой кучке белел череп. На последнюю не хватило черепа людского, неизвестный шутник водрузил конский.

— Дракон? — предположил Томас.

Он привстал в стременах, пальцы щупали рукоять меча. Яра сказала дрожащим голосом:

— Скорее баба-яга...

Олег чувствовал на себе вопрошающие взгляды.

— Не знаю... Драконы в лесу не водятся, им крылья растопыривать ветки не дадут. Баба-яга вообще мяса не ест. Она все травами, дурью мается. Жизнь продлевает, мафусаилистка чертова..

Кони, нервно фыркая, продвигались через поляну, под копытами хрустели, рассыпаясь в прах, кости. Путники были в десятке шагов от дуба, когда Яра вскрикнула, указала наверх.

Все верхние ветви были увешаны оружием. На самой маковке поблескивал легкий длинный кинжал с узким лезвием. Томас с замиранием сердца признал мизерикордию, ниже висели легкие половецкие сабли, короткие акинаки из бронзы и плохого железа, а ниже располагался ряд длинных мечей викингов. Еще ниже на ветках покрепче висели тяжелые мечи русичей и огромные двуручные рыцарские спаты.

Щиты были прикреплены вперемешку с мечами. Круглые, квадратные, иные даже в рост человека, а были и размером разве что с блюдце. Одни — плетеные из ивовых прутьев, другие из доски, обтянутой кожей, но три щита были из настоящего железа, к тому же украшенные медными полосами, один даже с гербом.

За зелеными ветками Томас узрел почти целый рыцарский доспех, на шлеме еще трепалось по ветру помятое перо диковинной птицы. Доспех был в рыжих потеках: то ли покрылся ржавчиной, то ли его вывозили в глине..

— Сэр калика, — проговорил Томас с трудом. — Поистине Русь — страна чудес! У нас такие деревья не растут.

— Это ж дуб, — удивился калика.

— С такими плодами...

Сверху зашуршало, зеленые ветки раздвинулись. На них злобно глядело красное перекошенное лицо. Грубый голос проревел:

— А, гости... Давно не захаживали! Соскучился.

Томас сказал вежливо:

— Я слыхивал, что на Руси гостя сразу в баньку, накормят, напоят, спинку почешут. А потом уже беседы...

Человек на дереве зло хохотнул:

— Будет тебе банька!.. Не только спинку и ниже спинки почешу... у меня есть чем почесать, но и шею намылю. Тебе баньку по-черному аль иначе?

Томас хотел было ответить с достоинством, что он-де не черная кость, а благородный рыцарь, но среди ветвей уже затрещало, посыпались сучья, куски коры. Задев нижнюю ветку, на смятую траву упал грузный человек поперек себя шире, весь как медведь, с короткими кривыми ногами, цепкий и увертливый. В громадном теле чувствовались и громадная сила, и звериная ловкость. Он был в лаптях, красной рубахе и серых портках с мокрым пятном сзади.

— Старый знакомый, — сказал Олег равнодушно. — Ты гляди, даже на воле можно такую харю отъесть, что щеки из-за спины видны. Значит, назад в клетку не восхочется...

Томас ахнул:

— Свистун?

— Соловей отныне мое имя, — сказал мужик зловеще. — Ну-ка, дурачье неотесанное... сымайте одежку, складывайте сбрую. Монеты в кучку справа, доспехи и ножи — слева.

— А веревку свою брать, аль ты дашь? — спросил Олег очень тихо.

— Каку-таку веревку? — не понял разбойник.

— Да это так, к слову... Нам куды?

— Да там и стойте, — разрешил Соловей. Подумал, махнул рукой. — Чо вас, таких согласных, гонять туды-сюды, как клопов? Я вас там и прибью. Как жаб.

Томас побагровел, с лязгом опустил забрало. Его пальцы сжали рукоять меча. Олег поинтересовался:

— Голых?

— А чо не так? Бабы соромишься? Так я вас быстро.

Томас выругался, не стыдясь женщины, выдернул меч и пришпорил коня. Соловей-разбойник торопливо сунул четыре пальца в пасть, набрал в грудь побольше воздуха, раздулся, как сарай, и свистнул.

Конь задрожал и попятился. Томас ощутил, как зловещий свист пробирает до костей, даже до мозга костей. Пальцы ослабели, он едва не выронил отяжелевший меч. Конь отворачивал морду, приседал на круп, вперед не шел, несмотря на понукания и даже острые шпоры.

Олег прикрылся полой душегрейки, его конь отступал до тех пор, пока не оказался в укрытии за деревьями. Яра, бледная и с вытаращенными глазами, хваталась за руку Томаса. Тонкие пальцы дрожали, она вздрагивала и беспомощно смотрела на отважного рыцаря.

— Дорогой друг, — проговорил Томас с трудом, — мой боевой конь... Неужто мы отступим перед какой-то жабой...