Полет аистов

– Такой прекрасный край!

– Кому как. Я всю жизнь жила здесь, кроме того времени, когда училась в Тель-Авиве. Я говорю на иврите, по-французски и по-английски. В восемьдесят седьмом году я получила диплом магистра физики. И все для того, чтобы вновь оказаться в этом дерьме, вставать в три часа ночи и шлепать по вонючей воде шесть дней в неделю.

– Ты хотела уехать?

– На какие деньги? У нас тут коллективная система. Все получают одинаково. То есть ничего.

Сложив руку козырьком и загородившись от последних лучей солнца, Сара подняла глаза на птиц, пролетавших в розовеющем небе. В тени ладони ее глаза блестели, как блики на воде в глубине колодца.

– У нас аисты связаны с очень древней традицией. В Библии пророк Иеремия, убеждая народ Израиля уйти, говорит: «Каждый обращается на путь свой, как конь, бросающийся в сражение. И аист под небом знает свои определенные времена, и горлица, и ласточка, и журавль наблюдают время, когда им прилететь...»

– Что это означает?

Сара пожала плечами, не отрывая глаз от птиц:

– Это означает, что я тоже жду своего времени.

17

Вечер прошел очень мило. Сара пригласила меня поужинать с ней. Я больше ни о чем не думал, разомлев от неожиданно выпавших мне приятных минут.

Мы ели в саду ее дома, глядя на розовые и алые полосы заката. Она угощала меня питой – тоненькими круглыми лепешками, которые можно приоткрыть и обнаружить внутри нечто восхитительное. Я сидел с набитым ртом и утвердительно кивал всякий раз, когда она еще что-нибудь предлагала. Я поглощал все подряд, как сказочное чудовище. Израильская кухня нравилась мне во всех отношениях. Мясо здесь стоило очень дорого, поэтому чаще готовили блюда из молочных продуктов и овощей. Кроме всего прочего, Сара подала мне китайский чай с ароматными добавками, заваренный по всем правилам.

Саре было двадцать восемь лет, в голове ее бродили мрачные мысли, а манерами она напоминала фею. Она рассказывала мне об Израиле. Ее нежный голос как-то не вязался с отвращением, звучавшим в ее словах. Она не изображала Землю обетованную как прекрасную мечту, она разоблачала бесчинства, творимые евреями, их неудержимое стремление завладеть землей, их уверенность в неоспоримости своих прав, приводящую к несправедливости и жестокости в раздираемой на части стране. Она рассказала мне о страшных деяниях, совершаемых обеими сторонами: о перебитых ногах арабов, о заколотых еврейских детях, о вылазках «Интифады». А еще она нарисовала странный образ Израиля. По ее словам, еврейское государство представляло собой настоящую лабораторию войны: оно всегда было впереди и по части радиоперехвата, и по части высокотехнологичного оружия, и по части области угнетения людей.

Она говорила о своем существовании в киббуце, о тяжелом труде, о том, что едят они все вместе, что по субботам устраивают вечерние собрания, чтобы принять «решения, касающиеся каждого». Это коллективное существование, когда один день похож на другой, сегодня на вчера и, что еще хуже, – на завтра. Она поведала о зависти, о тоске, о тайном лицемерии, которыми пропитана общинная жизнь. Сара страдала от одиночества.

Тем не менее она подчеркнула, что агротехника в киббуцах весьма эффективна, вспомнила о дедушке и бабушке, сефардах по происхождению, – первопроходцах этого края, основавших первые коммуны после Второй мировой войны. Она рассказала о мужестве своих родителей, умерших прямо на работе, об их усердии и воле. В такие моменты казалось, что еврейка борется в ней с обычной женщиной, а идеалы – с личностью. Ее длинные руки порывисто поднимались кверху, к вечернему небу, чтобы выразить чувства, кипевшие у нее в душе.

Потом она стала расспрашивать меня о том, чем я занимаюсь, о моем прошлом, о моей парижской жизни. Я вкратце рассказал ей о годах учебы, а потом объяснил, что отныне увлекаюсь только орнитологией. Я описал свое путешествие и вновь подтвердил, что очень хотел понаблюдать за аистами во время их перелета через Израиль. Моя навязчивая идея не удивила ее: киббуцы Бейт-Шеана служили пунктом сбора многих birdwatchers. Это любители птиц со всех концов Европы и из Соединенных Штатов, они поселяются здесь во время миграции птиц и целыми днями наблюдают за таинственным полетом пернатых, вооружившись биноклями, подзорными трубами и телеобъективами.

Пробило одиннадцать часов. Я, наконец, набрался смелости и заговорил о смерти Иддо. Сара холодно взглянула на меня, потом произнесла бесцветным голосом: