Полет аистов

Тем не менее атмосфера джунглей не тяготила меня. Лес представлялся мне огромным, волнующимся, безбрежным морем. Какая-то непостижимая свобода правила всеми этими высокими стволами, оплетенными лианами, всеми этими висящими в воздухе растениями и мириадами листьев, всем этим гигантским кружевным миром, порой чем-то похожим на наши европейские леса. Несмотря на оглушительный гомон и множество деревьев, лес казался широким открытым пространством. Обманчивое впечатление. Здесь каждый миллиметр почвы был кем-нибудь заселен. Здесь повсюду копошились и сталкивались друг с другом всевозможные живые существа.

По словам Бекеса, каждое животное занимало здесь свою нишу. Прогалина, образовавшаяся при падении дерева, служила пристанищем для диких свиней. В непролазном подлеске, заплетенном лианами, жили антилопы. А на полянах, над которыми смыкался лесной свод, вили гнезда и целыми днями пели птицы: им был не страшен дождь.

Иногда, слыша скрежет или свист, выделявшийся из общего хора, я спрашивал: «Бекес, кто это кричит?» Он какое-то время раздумывал, потом отвечал:

– Это муравей.

– Муравей?

– У него крылья и клюв, и он может ходить по воде. – И пожимал плечами. – Да, это муравей.

У Бекеса были особые представления об экваториальном лесе. Как и все мбака, он считал, что джунгли населены духами, мощными и невидимыми силами, таинственным образом связанными с животными. Впрочем, африканцы и о самих животных говорили не так, как европейцы. По их мнению, звери – существа, по меньшей мере равные людям, их надо бояться и уважать, потому что они якобы способны испытывать неведомые нам ощущения и обладают властью над иными мирами. Так, например, о Горилле Бекес говорил почти шепотом, «чтобы ее не обидеть», а о Пантере рассказывал, что она может прийти вечером и одним взглядом разбить стекло лампы.

В первый же день пошли проливные дожди. Небеса без передышки извергали потоки воды, ставшей неотъемлемой частью нашего похода, такой же, как деревья, крики птиц и наши собственные тревоги. Ливни не приносили прохлады, они только мешали нам: земля проваливалась под ногами, образуя глубокие рытвины. Но мы шли и шли вперед, словно были неподвластны ярости небес.

Среди этого потопа нам встретились охотники мбака. Они несли на спине узкие корзины, туго набитые добычей: газелями цвета охры, обезьянами в позе спящих младенцев, серебристыми муравьедами в шуршащей чешуе. Мы и мбака, улыбаясь, угостили друг друга сигаретами, но на лицах охотников я заметил тревогу. Они направлялись на север и хотели добраться до края леса прежде, чем наступит ночь. Одни только пигмеи ака не боялись темноты и посмеивались над духами. Но ведь наша команда шла на юг – а это само по себе уже считалось кощунством.

Каждый вечер мы искали для ночевки место, укрытое от дождя. В шесть часов мгновенно темнело и загорались светлячки, без устали кружившие среди деревьев. Немного позже мы ели, усевшись прямо на земле поближе к костру, чавкая и шумно глотая, как голодные звери.

Я почти все время молчал, размышляя о тайной цели своего путешествия. Потом уходил в палатку и лежал там, спрятавшись от дождя и слушая, как капли стучат по брезенту. В такие моменты я мысленно разговаривал с тишиной и думал о том, что мои приключения принимают драматический оборот. Я вспоминал об аистах, о странах, через которые я промчался, как метеор, о волне насилия, бушевавшей прямо у моих ног. У меня было такое ощущение, что я плыву вверх по течению кровавой реки и скоро найду ее исток. Эта река брала свое начало там, где Макс Бём украл сердце сына, где они втроем – Бём, Кифер и ван Доттен – заключили дьявольский контракт на поставку алмазов с помощью аистов. Я вспоминал и о Саре. Без сожаления, без грусти. В других обстоятельствах мы, наверное, попытались бы вместе построить нашу дальнейшую жизнь.

Честно признаться, я подумывал и о Тине, нашей поварихе. Когда мы шли, я не мог не заглядываться на нее время от времени. У нее был царственный профиль, высокая шея, короткий подбородок, широкая нижняя челюсть и полные, чувственные, нежные губы. Верхнюю часть лица освещали искрящиеся глаза, чуть притененные выпуклым лбом. Среди коротко остриженных волос торчали косички, напоминающие рожки антилопы бонго. Несколько раз она ловила на себе мой взгляд. Она смеялась, ее губы раскрывались, как дивный экзотический цветок, и она тихонько говорила:

– Не бойся, Луи.

– А я и не боюсь, – отвечал я сурово и тут же сосредоточивался на том, чтобы не упасть на неровной тропинке.