Форсаж

Инвесторы их компании, четыре кардиохирурга, ушедших на пенсию, но еще практикующих, хотели вывести из тени свои капиталы. Соколову и Чарли удалось уговорить их вложить дополнительные деньги, но это привело к тому, что процент акций компании, которыми совместно владела троица, упал до десяти. Тогда врачи выдвинули условием для дальнейших инвестиций подписание пятилетнего контракта. По их мнению, Чарли, работавший как вол, был необходим для роста компании. В отношении Соколова и Гарольда врачи не выдвинули никаких требований; они принудительно подняли статус Чарли: или он всем заправляет, или спектакль заканчивается. Соколов и Гарольд все понимали. Тот факт, что Чарли был выделен из всей троицы, компенсировался тем, что они начали делать какие-то деньги, а через год-два совсем немалые. Однако Гарольд покончил жизнь самоубийством. Чарли так никогда и не понял, почему он это сделал. Соколов предложил Чарли выкупить его долю. Он решил заняться бизнесом по продаже недвижимости, предвидя на этом рынке бум. Чарли, таким образом, увеличил собственную долю в компании до семи процентов. Хирурги, каждый из которых приближался к возрасту, когда подводятся жизненные итоги, хотели, чтобы компания выставила свои акции на публичные торги, тогда бы они превратили свою долю в наличные. Чарли не имел представления о том, как осуществлять ПАПП (предоставление акций для публичной продажи), но его старички наняли разбитного панка из конторы Голдмана Закса, который произвел аудит всех финансов компании.

– Ты уверен, что не ошибся? – спросил Чарли.

– Уверен, – паренек равнодушно пожал плечами. – Ваша компания стоит восемьдесят миллионов долларов.

Чтобы отметить приближающуюся удачу, Чарли поселил своего отца в «Пьер-отеле» и пригласил его на обед. Теперь он мог послать Джулию учиться на юридический факультет дорогого университета, купить Элли престижную квартиру, записаться в гольф-клуб. Но его старый отец не слушал, ибо для него уже пришло время подведения итогов. Он уже толком не мог держать ложку и расплескивал суп. Его уши заросли волосами, а под глазами висели красные мешки, пиджак был велик; он устал, скучал по жене, десять лет как умершей. Человек был старым, изношенным работой, Нью-Йорк пугал его, и он был смущен пышностью отеля. «Чарли… я что-то не могу понять». Оставшееся время ему пришлось выслушивать жалобы отца на желудок, пищеварение, спазмы в кишечнике. Как оказалось, у отца были все основания беспокоиться, так как через два месяца его желудочно-кишечный тракт перестал функционировать. А без этого человек жить не может. И отец Чарли скончался. Смерть, она всегда за спиной. Отняла у него мать и отца, отняла сына, эмбрионы у Джулии. Отняла Лэрри, его напарника. И Гарольда Коля тоже. Может быть, то, что у него нет внуков, – наказание за совершенные им убийства. Сколько их было? Его никто не спрашивал, и он никому не говорил. Но знал число, подсчитал однажды. Их учили не делать этого, но однажды он просмотрел все отчеты о полетах и вывел приблизительное число. Это оказалось ужасным. Он приговорен помнить его до конца своих дней. Господи, прости меня. Элли права, я скоро состарюсь. Дай мне еще одного ребенка. Измени движение времени, Господи.

Безутешный, он бродил по темной квартире, поглядывая на освещенные окна зданий напротив. Он вспомнил кошмар, который испытал предыдущей ночью во время перелета из Гонконга.

Чарли подложил под шею надувную подушку, когда в салоне притушили огни, надел повязку на глаза, сбросил ботинки, принял маленькую голубую капсулу, разложил сиденье и глубоко заснул. Но через несколько часов он внезапно проснулся, почувствовав, что подушка стальным обручем сдавила шею, а повязка на глазах превратилась в тяжелую ладонь. Он встал, не вполне понимая зачем, и медленно пошел в носках по салону широкофюзеляжного «Боинга-767». Спина немного побаливала, он касался руками кресел, минуя ряд за рядом спящих пассажиров. Они невольно интимно касались друг друга, отяжелевшие, неподвижные, словно мертвые. Он беззвучно скользил, наблюдая их расслабленные лица с открытыми ртами. В служебном помещении в хвосте самолета он ожидал встретить болтающих и хлопочущих стюардесс, а возможно, пассажиров, стоящих в очереди в уборную, но там никого не оказалось. Стюардессы спали в креслах. У них были ярко накрашенные, как у манекенов, лица, аккуратно зачесанные назад волосы с заколками. Чарли взглянул на компьютерную графику на экране, показывающую координаты самолета, скорость хвостового ветра и скорость по отношению к земле – шестьсот девять миль, это он запомнил – и расчетное время прибытия. Все они прилетят в Нью-Йорк на следующий день. Эта скорость представлялась ему ничтожно малой (частенько он летал в два раза быстрей), если, конечно, сравнить ее с тем, как несется вперед время, дразня и издеваясь. Шестьсот миль в час, по сравнению с его скоростью, были смехотворны, жалкой скоростью, стоянием на месте, собственно, движением обратно.