Под личиной

Все выпили. Виски пробежало по жилам огненной волной, и Андрей поторопился схватить ломтик ананаса.

– Бвеск… – сказал с набитым ртом довольный Чиквасов.

Он держал в одной руке бутерброд с икрой, а в другой – вилку с кусочком мясного балыка.

– Конечно, блеск, – согласился с ним Габор; он налегал на семгу. – А теперь, братва, по второй. Чтобы первой не скучно было…

Андрей быстро хмелел. Он никогда не пил виски в таких больших количествах. Дрозд, который и приобщил его к спиртному, обычно наливал Андрею не более ста пятидесяти грамм и то не за один раз.

– Да ты не переживай, Синица, не пропадешь, – бубнил цыган на ухо Андрею. – Работу мы тебе найдем.

Много бабок не обещаю, но на жизнь будет хватать. На хорошую жизнь.

– Нет, я не хочу заниматься тем, чем занимаешься ты, – пьяно упрямился Андрей.

– Эх, дружище…

Маноло снисходительно ухмыльнулся.

– Туда, где я вращаюсь, не так просто попасть.

– А если попал, то не выскочишь.

– И то правда. Но игра стоит свеч.

– Не хочу… – твердил свое Андрей.

Он неловко махнул рукой и уронил вилку.

– Ч-черт…

– Речь идет совсем о другой работе, – сказал Маноло.

– Какой именно?

– Придет время – расскажу. Дай только школу закончить.

– Ты будешь поступать в институт?

– А что, цыганам туда дорога заказана?

– Брось… Я не о том.

– Понял я, понял. У меня тоже есть своя мечта. Цыгане живут по-разному. Одни крутятся вверху, им весь почет и уважение, а другие по вокзалам шакалят копейки, чтобы прожить день до вечера. Но деньги это еще не все. Статус, Синица. Главное – статус, положение в обществе. А без высшего образования наверх тебя не пустят. Даже если ты будешь есть и пить на золоте. Иногда высшее образование может заменить талант.

Увы, мне в детстве слон наступил не только на ухо, но и на все, что только можно. Уставший распределитель талантов на мне заснул. Остались одни способности.

– А зачем тебе наверх?

– Чудак-человек…

Маноло снисходительно похлопал Андрея по плечу.

– Вырастешь, – поймешь. Власть – сладкое слово.

– Ты его меньше слушай, Синица, – вмешался в разговор Чиквасов. – Он у нас большой фантазер. Брехать – не пахать.

– Пошел к черту, Чико, – лениво отмахнулся цыган. – Мужики, кто хочет позвонить сусликам?[11]

Желающих не оказалось и Маноло, слегка пошатываясь, направился куда-то вглубь бара.

Мухаметшин, который больше слушал, чем говорил, растянул тонкие злые губы в ехидной ухмылке.

В разговорах не принимал участие лишь Фундуклеев. Детина, косая сажень в плечах, занимался тем, что сметал со стола все подряд. Он жевал, не переставая.

Тем временем народу в баре прибавилось. За окнами уже сгустились сумерки, и молодежь – та, у которой были деньги, заработанные и праведным, и неправедным путем – потянулась в злачные места коротать скучный зимний вечер.

Музыка заиграла громче, и три или четыре пары начали топтаться на свободном месте. Остальные посматривали в их сторону с вялым интересом, но составить компанию танцующим не торопились.

Мухаметшин откровенно нудился. Его не интересовал пьяный треп приятелей. Сам он выпил тоже немало, но был почти трезв. Круглые черные глазки Мухаметшина рыскали по бару, выискивая симпатичных представительниц слабого пола.

Наконец он наметил достойный объект, встал и подошел к одному из столиков. Там сидели три девушки и два парня явно бандитской наружности.

– Мадмуазель, я вас приглашаю, – сказал Мухаметшин, обращаясь к одной из девушек. – Пойдем, киска, потанцуем.

Он демонстративно игнорировал парней, которые при его приближении насторожились.

Девушка робко посмотрела на парня, сидевшего рядом, и, заметив, что он нахмурился, отрицательно покрутила головой.

– Не робей, пойдем, – настаивал Мухаметшин, дергая ее за рукав.

– Отлипни, фраер, – тихо, с угрозой сказал один из парней.

Он был коротко пострижен, белобрыс, а его руки сплошь покрывали наколки.

– А я не с тобой базлаю, парнишка, – ответил ему Мухаметшин.

И хищно ухмыльнулся.

– Сиди спокойно и жуй, – бросил он небрежно.

Мухаметшин явно нарывался на скандал.

– Кончай чмырить.[12] Вали отсюда по-хорошему, – сказал приятель белобрысого.

Он привстал, угрожающе сверля татарина серыми лихими глазами.

Он был нескладен, угловат и имел изъян – "заячью" губу, которую неудачно пытался замаскировать жиденькими усиками.