Богиня весны

Она вскинула брови.

— Не могу?

— Ты ее не заставишь. — Темный бог произнес это твердо, но почувствовал, как колеблется его решимость.

Каролина может вернуться! Он сможет опять прикоснуться к ней, снова с ней поговорить... Конечно же, он убедит ее поверить в его любовь. Гадес взял себя в руки. Нет! Ей уже и без того досталось. Он не позволит, чтобы ее снова вынудили впутаться в нечто такое, чего ей, возможно, не вынести.

— Вы двое одинаково упрямы. Ты отказываешься заставлять ее; она отказывается сделать это по собственной воле. — Персефона вздохнула. — Тогда ты должен найти способ убедить ее вернуться, не вынуждая к этому.

— Но как? — горько спросил темный бог.

— Не знаю, что ты можешь сделать, — грустно призналась Персефона. Она подошла к Гадесу и коснулась его руки. — Но если понадоблюсь, можешь позвать меня через оракул моей матери.

Она, поддавшись порыву, поцеловала его в щеку. Он погладил ее по руке и ласково, по-отечески улыбнулся.

— Прости мою грубость. Старые боги иной раз бывают так сварливы!

Персефона ответила улыбкой богу, так откровенно влюбленному в Каролину.

— Ты прощен, — сказала она и исчезла.

В кузнице стоял немыслимый жар. Пот ручьями стекал по телу темного бога, пока он бил металлом по металлу. Гадес почти не замечал ничего вокруг.

Она все еще любит его.

Он должен найти способ исправить то, что натворил, чтобы она смогла снова поверить ему. Но как?..

— Ты мне напоминаешь глупую старую деву, владыка умерших.

Гадес резко обернулся на звук язвительного голоса и прищурился от ослепительного света.

— Аполлон! Здесь не нужны ни ты, ни твое нелепое солнце! — проревел темный бог.

— Ах, да, я и забыл. — Аполлон провел рукой перед лицом, и сияние почти угасло. — Так лучше?

— Я что-то не припомню, чтобы приглашал тебя в свои владения.

— Я просто зашел посмотреть, на что похожа вторая половинка впустую растрачиваемой любви.

Гадеса переполнил гнев.

— Не думаешь ли ты...

— И то, что я вижу здесь, — перебил его бог солнца, — выглядит куда менее привлекательно, чем смертный вариант.

— О каком еще смертном ты говоришь? — резко спросил Гадес.

— О Каролине, разумеется. Разве ты не знаешь, что она презрительно отвергла меня? Ее вообще-то куда больше заинтересовали мои кобылы, чем я сам. — Аполлон хихикнул. — Пока я думал, что это Персефона, ее поведение весьма смущало меня. Но когда я узнал, что это некая смертная, приодетая в тело богини, я был ошеломлен. Предпочесть мне — тебя? Воистину изумительно.

Гадес, прищурившись, посмотрел на Аполлона.

— Не думаю, что это так уж изумительно.

Аполлон усмехнулся.

— А следовало бы подумать. Смертные женщины находят меня неотразимым.

— Каролина не такая, как большинство смертных женщин.

— И куда более преданна. Она отказывается даже смотреть на некоего мужчину с тех самых пор, как вернулась в свой мир, — Аполлон оценивающе разглядывал темного бога. — И хотя он всего лишь смертный, он определенно моложе тебя.

— Так ты подсматривал за ней?! — взревел Гадес.

— Но разве я не сказал только что именно это?

— Нет!

— Думаю, твои рыдания по потерянной любви малость повредили тебе слух. Я отчетливо помню, что говорил...

Гадес в два шага преодолел расстояние между собой и Аполлоном. И, схватив бога света за горло, приподнял его над землей.

— А ну говори, как ты смог ее увидеть! — прорычал он.

— Через оракул Деметры, — пропищал Аполлон.

Гадес отпустил бога света и вихрем вылетел из кузницы.

— Оседлать Ориона! — закричал он во все горло.

Оставшийся в кузнице Аполлон потер горло и поправил одежду.

— Доброе дело совершено. Ты передо мной в долгу, Деметра, — пробормотал он перед тем, как исчезнуть.

Глава 29

— Февраль на дворе, а кажется, уже апрель, — весело улыбнулась Лина. — Мне нравится, когда наша оклахомская погода выкидывает такие штучки, — сообщила она Эдит-Анне, умиротворенно топавшей рядом с ней.

Роликовые коньки требовали внимания. Хотя ее тело прекрасно знало, что делать, ум постоянно твердил что-нибудь вроде:

«Помедленнее, а то упадешь и расшибешься... здесь дорога неровная...»

В результате даже после нескольких месяцев практики Лина все еще каталась медленно, осторожно продвигаясь по широкой асфальтированной дорожке вдоль реки Арканзас.