44  

Вдова Нассман глотнула шиповникового чая и вздохнула:

— Понимаете, господин Тойерстер…[5]

— Тойер — вполне достаточно.

— Да… Я очень много страдала, живя с мужем. Ему никогда не хватало того, что я была готова ему дать. Сейчас я говорю об интимной стороне… сексуальность — дар, но ее надлежит обуздывать… Я имею в виду, если супруги вместе посетили концерт, а потом, возможно, полакомились пиццей и бокалом вина…

— Но только одним бокалом! — воскликнул сыщик.

— Что? Да, разумеется… Тогда, на мой взгляд, и телесное слияние тоже станет чем-то чудесным… А он хотел… ну… как бы это сказать… между нами говоря… познать меня…

— С тыла, — жестко сказал Тойер.

Вдова поперхнулась.

Вот так, хватит церемониться!

Вообще-то аллергия на теологов появилась у комиссара еще в юности, перед конфирмацией, во время подготовительных занятий у пастора Кналля. Он с омерзением вспоминал часы сидения в затхлом приходском зале под унылые звуки «духовных» песнопений. И еще каникулы в Шварцвальде, в Монбахской долине, бессонные ночи наверху двухъярусной кровати, под храп какого-нибудь ученика из школы для детей с умственными отклонениями, вкус чая с перечной мятой, тминного хлеба и пресного сыра…

Впрочем, постепенно до полицейского все-таки дошло, что вдова ничего плохого ему не сделала, и он попытался держать себя в рамках.

— Понимаете, я считаю вашего супруга невиновным. Я не верю, что он убил девушку, столкнув ее вниз со стены. Вы знали Роню?

— Ваши коллеги тоже спрашивали меня об этом, — ответила Нассман и потупилась. — Девочка просто пришла в подростковый кружок, который вел мой муж. Там я видела ее пару раз, но лишь издалека… Я не участвовала, как другие жены пасторов, в жизни прихода. Дело в том, что я так и не завершила учебу — ведь мы хотели детей. Не получилось. Когда это стало ясно, мой поезд уже ушел. Сначала мы уехали в Маркгрефлер-Ланд, где муж получил место пастора. Как я могла учиться, живя там? Хотя, пожалуй, и могла бы… Конечно, я сама во многом виновата… Но злилась тогда на мужа, играла на его нервах. И вот это пасторское место в Гейдельберге. Вообще-то оно было для него чересчур ответственным, не по его способностям. По воскресеньям в церковь Святого Духа часто заглядывают профессора теологии, и горе, если муж допускал в проповеди какой-нибудь ляпсус. Кроме того, там иногда появлялся кто-либо из его предшественников и держал себя так, словно ему все еще было что сказать…

Тут вдова совершила поступок, почти обезоруживший Тойера. Она выдвинула из стола маленький ящичек и достала из него пепельницу, зажигалку и тонкие швейцарские сигарки.

— Хотите «Бриссаго»? Это что-то в духе вахмистра Штудера.[6]

Он не стал отказываться.

— Мне бросилось в глаза, что эта Роня довольно активно вешалась на него, но я не очень верю, что между ними что-то было. Она не в его вкусе. Ему нравились такие, как я. И практикантка, которая позволила ему то, чего он всегда хотел, походила на меня. Я случайно застала их за этим занятием… Кто-то из полицейских сообщил прессе, что она якобы была активисткой в приходе, но она была всего лишь студенткой и хотела пройти практику на каникулах…

— Мои коллеги информировали вас, что нынешняя версия мотивов преступления состоит в том, что Роня якобы ожидала ребенка от вашего мужа и шантажировала его этим?

Вдова устало улыбнулась и поставила чашку:

— Они этого не говорили, нет, но тут я могла бы помочь следствию… Она не могла его шантажировать.

— Вы имеете в виду… — Комиссар начал о чем-то догадываться.

— Виноват был он, если так можно выразиться. Мы не могли иметь детей из-за него. Для мужа это было абсолютно невозможно.


Выйдя на лестницу, Тойер едва не заревел от восторга. Официальная версия никуда не годилась. И что самое замечательное: предметом страсти неуемного пастора оказалась знакомая гаупткомиссару особа — Доротея Бухвальд, студентка теологии, в свое время косвенно причастная к истории с картиной Тернера; про Доротею он уже знал все, что хотел знать.


Мангейм, боковой вход в Луизен-парк. Место скандала.

Нет, все-таки Ильдирим стала настоящей матерью, наделенной соответствующими инстинктами, — она уже не раз активно шпионила за приемной дочерью. Сейчас она смотрела прямо в глаза Бабетте.

— Это не стажировка от СОШ.[7] А ты не представительница класса.


  44  
×
×