Жертвенный агнец

Сначала Ильдирим решила, что у нее в ухе появился шум новой тональности, но это бился о мачты такелаж на пришвартованных лодках.

— Теперь мы внизу, возле гавани…

Где же люди, которым принадлежат лодки? Где вообще тут люди?

— Вы никого не видите?

— Никого, черт побери. Мы единственные постояльцы в отеле, это музейный городок. Здесь не живут, только торгуют в лавках, насколько я могу понять. Как холодно, Тойер…

Комиссар услышал всхлипывание, вероятно, это Бабетта.

— Подходит твой ключ еще к чему-нибудь? Скажем, к двери администрации? Есть там холл? Телефонная будка? Сауна?

Тойер видел остров сверху, с большой высоты, парил над ним, облако загораживало ему обзор, иначе он разглядел бы крошечное укрытие для обеих, высмотрел бы его прямо с высоты, не важно, пусть даже маленькое… Он оторвался от земли, на него не действовала гравитация, его несло в космос… Что это, сон?

— Я вижу бассейн, да, верно, про него написано в проспекте, он открывается ключом от бунгало. Но для этого нам надо вернуться назад.

— Опиши мне территорию… без деталей, скажи, что можно было бы увидеть сверху!

— Домики, как гаражи, в два ряда, подход к ним от гавани, а также сверху, если у отеля свернуть вправо. Метров на пятьдесят тянется вверх дорога. За главным корпусом находится бассейн, перед ним маленькая площадка с горкой и прочими аттракционами, потом живая изгородь с одним проходом, дальше домики.

Облако исчезло. Он летел совсем низко. Разумеется, вот куда им нужно. Тойер заметил, что он давно разговаривает с закрытыми глазами, и теперь их открыл.

— Я не думаю, что он вернется вновь, но, вероятно, он спустится к гавани, чтобы оказаться подальше от города. А вы обе бегите наверх, по дороге. Затем сверните к отелю и запритесь в бассейне…

— Там стеклянная стена, он ярко освещен.

— Там наверняка есть кабинки для переодевания или типа того, не знаю уж. Он не предполагал, что вы можете туда зайти. У него-то явно нет ключа…

Они бросились бежать.

Ильдирим попала ключом в замок со второй попытки. Обезумев от страха, они пронеслись мимо освещенного бассейна, свернули направо, дверь была открыта, вбежали в нее и закрылись.

Тойер дрожал, лицо его позеленело. Хафнер, с его нюхом, отыскал шнапс Фабри и налил шефу рюмку, а себе две.

— Пять часов, — сказал Лейдиг, — в семь он уберется. Ну как, заводим на него дело?

Второй контакт с датской полицией тоже оказался непростым. Когда их наконец соединили с коллегой, даже понимавшим по-немецки, прошел час.

— Паром мы можем проконтролировать, но если преступник хитер, то он мог просто взять в аренду лодку где-нибудь на севере Германии. Граница теперь почти не охраняется. Или он прибыл на машине?

— Этого мы не знаем.

— Как он выглядит?

— Этого мы тоже не знаем.

— Да. Жаль. До свидания.

Там, в кабинке для переодевания, они и просидели до рассвета. Один раз им показалось, будто они слышали удалявшиеся по гравию шаги. Ильдирим гладила Бабетту, а та спала, положив ей голову на колени. Она чуть не запела колыбельную, но решила помолчать, а пела лишь глазами, взмахивая ресницами. Несколько раз звонила в Гейдельберг и перекинулась парой фраз с Тойером. Чтобы убедиться, что мир еще жив.

Один раз она спросила особенно тихо:

— Ты женишься на мне?

— Да, — последовал ответ. Еще более тихий.

В полдень они поднялись на паром. Проклятая галоша все медлила, никак не могла отчалить. У Ильдирим даже появилось ощущение, что на нее вот-вот обрушится свирепый приступ астмы.

— Значит, моя идея насчет Дании была идиотской? — спросила Бабетта.

Ильдирим обняла ее за плечи. Они стояли у борта и глядели на Эрёскёбинг.

— Багдад был бы еще хуже.

— По-моему, Буш негодяй, — заключила Бабетта. — Жан-Пьер сказал, что еще ни один президент у америкашек не подписывал столько смертных приговоров…

Приемная мать предпочла не уточнять. Над ними бессмысленно кричали две чайки.

— Пойдем в салон, мама. — Бабетта взяла ее за руку и повела, словно слепую. — Я с радостью угостила бы тебя кофе, но для этого надо быть при деньгах. А ты не даешь мне денег на карманные расходы, но это ничего, я просто так…

Ильдирим вздохнула:

— Ах, Бабси… не усмехайся так. Боже мой, Бабетта, я конечно… Понимаешь, у меня не было времени учиться быть матерью… Ты чаще мне говори, что тебе нужно.