Жертвенный агнец

— Он дает показания. Наблюдал за тобой уже довольно долго, видел тебя в Базеле. Что ты там делал?

— Влюблялся, — печально ответил Тойер. — Где труп Сары?

Шерер устало сел на голый линолеум и вздохнул.

— Вы были правы. Под каменными плитами в соборе, уже тридцать лет. А я там венчался.

Кремер, выпрямив спину, сидел в комнате для допросов. Под надзором Шерера и незнакомой молодой женщины-полицейского. Невидимый для убийцы, Тойер глядел на него сквозь стекло, зеркальное с той стороны, изнутри, и понимал, что не сможет забыть этих минут, как не сможет забыть Штерна.

Лейдиг шел по коридору и держал несколько бумаг.

— Он должен это подписать. Я не могу туда идти, не выдержу.

Они огляделись в поисках помощи, но сначала увидели лишь мир в целом, и он им не помог. Потом к ним подошел большой, точнее, толстый кусок этого мира.

— Я все сделаю. — Это был Зенф.

Потом все закрутилось быстрей. Толстяк резво вошел в дверь.

— Ну-ка, господин Кремер, постарайтесь, чтобы…

Дверь закрылась. Тойер двинулся прочь от этого места и вышел на улицу.

В воздухе немного ощущалась весна. Каким образом? Верно, птицы, снова зачирикали птицы.

Когда ему позвонили домой, чтобы сообщить, что все прошло как по маслу, он слишком крепко спал и не слышал звонка. Во сне он выводил тирольский йодль.

Он гулял с молодым и легконогим Фабри по мучительно совершенным лугам Шварцвальда, и Фабри тоже пел — так, что заслушаешься.

Коллеги проявили предупредительность, убрав стол Штерна из кабинета, но не помогло. Там, где стоял стол, линолеум оказался чуть-чуть темней, словно там было мокрое пятно, остаток лужи. Шеф группы весь следующий день пялился на него до боли в затылке.

— Хафнер, — простонал он и потер лоб с багровой отметиной размером с перепелиное яйцо, — у тебя наверняка найдется что-нибудь выпить, дай-ка мне…

Его подчиненный покачал головой:

— На следующей неделе я проверяю печень и не хочу идти в клинику неподготовленным.

— Неужели ты в настоящее время совсем не пьешь? — пораженно спросил Лейдиг.

— Пью, но только вечером, как все остальные…

Впоследствии Тойер отметил как одно из немногих истинных чудес, какие ему довелось пережить, что Хафнер благополучно прошел проверку и даже уровень холестерина у него оказался «как у новорожденного».

— Кто вообще будет на похоронах? — сумрачно поинтересовался Хафнер. — Пасторы-то еще в городе остались?

Оказалось, что на траурной церемонии присутствовал еще и запасной пастор. Она проходила в храме Тифбурга, в Хандшусгейме. Епископ Колмар сидел в последнем ряду. Они с Тойером раскланялись, да и только. Хафнера, оказавшегося католиком, с трудом уговорили надеть черный костюм.

У Тойера были другие проблемы с одеждой. Он сидел выпрямившись, чтобы пиджак не лопнул на спине.

Пастор в своей проповеди прошелся по всей Библии, пытаясь втолковать слушателям, что хотя все и очень плохо, но, с другой стороны, с начала времен десница Божия карала тех, кого нужно. Один раз он почти кокетливо приподнял краешек своего облачения, и под ним обнаружились шокирующе пестрые носки с мотивами из «Улицы Сезам», а сам служитель церкви в это время многословно убеждал, что и церковное облачение больше походит на мантию святого Мартина, чем на шатер, укрывающий путника от жизненных бурь…

Тойер взглянул на Колмара — тот нервно крутил в пальцах пачку сигарет «НВ».

После панихиды они встали в стороне от провожающих.

— У евангелистов нет формата, — заключил Хафнер и отвинтил пробку на своем «флахмане», который он специально по этому случаю обмотал черной изолентой. Иногда старшего гаупткомиссара умиротворяли мелкие хлопоты Хафнера по переустройству жизни. — Нашего святого Мартина он вспомнил, я бы на его месте поискал что-нибудь свое.

К ним подошла Ильдирим:

— Что там дальше? Я еще никогда не присутствовала на немецких похоронах.

— У отца Вернера, вероятно, пристрастие к четкой организации, — ответил Лейдиг. — Обычно погребение урны с прахом совершается через несколько дней, а он всех на уши поставил, чтобы церемония прошла как по-писаному, так он сформулировал, я разговаривал с Габи.

Действительно, Штерн был кремирован в тот же день; не прошло и двух часов, как они вновь собрались на маленьком кладбище в Нойенгейме.