Год крысы. Видунья

– Эй, волшебник!

Жар обернулся. По соседней улице шла Вериша под ручку с лекарем, оба счастливые до невозможности: девушка сосала большой малиновый леденец, ухажер не сводил с нее глупых влюбленных глаз.

– Ой, вас уже освободили? – обрадовалась Рыска.

Лекарь едва успел кивнуть, как его подружка белкой затрещала:

– Да-да-да, хозяйка с самого утра велела заложить карету и поехала к начальнику стражи! Представляете, это, оказывается, крысы ожерелье стащили! А я так и знала, что мой котик ни в чем не виноват!

– Да что ты говоришь! – Альк по-прежнему был в препоганом настроении, из-за него Жар уже схлопотал оплеуху от потасканной «цыпочки^[20]», по поводу которой крыс отпустил саркастическое замечание. Так что теперь Алька слышали только свои, привычные. Но он упрямо продолжал злоехидничать из-за Рыскиной пазухи.

– Так что в итоге оно мне на снадобья и досталось, – лекарь с усмешкой вынул из сумки изгрызенное ожерелье, показал, – все равно его уже не носить.

– Наверное, хозяйка опять ночью колбасу в постели трескала, – безжалостно сообщила Вериша. – А потом ожерелье сняла, захватала жирными руками, крысы его и уволокли с голодухи.

– Госпожа Лестена очень передо мной извинялась, – вступился за толстуху более тактичный лекарь. – Просила не держать на нее зла. Какое счастье, что в этом мире все-таки существует справедливость!

– Тебе достался единственный экземпляр, и тот проездом.

– А первая баночка крема – моя! – Служанка, сияя, покрепче вцепилась в локоть спутника.

– Лучше б он повесился, – мрачно заключил Альк.

– А еще, – Вериша хихикнула, лизнула леденец, – представляешь, убираю я утром постель госпожи, а у нее – вот умора! – под подушкой мужские штаны лежат. Я спрашиваю: «А это чего?» А она только вздыхает так мечтательно и в окно смотрит…

– Наверное, не теряет надежды, что Жар за ними вернется.

– Извини, но нам уже пора ехать, – покраснев, пробормотал вор.

– Всего хорошего! – жизнерадостно крикнула Вериша.

Лекарь тоже дружески махнул на прощанье, не догадываясь, чем обязан случайным знакомым.

– Ну по крайней мере мы не в розыске, – смягчился Альк. – А у госпожи Два Дубка появилась маленькая пикантная тайна. Может, когда ты в следующий раз сюда приедешь…

– Никогда, – выразительно отрезал вор, подхлестывая корову.

* * *

Как назло, стражники у ворот были те же. И за минувшее время успели выяснить, что никакого саврянского дознавателя в городе не ждали.

– Эй, вы! – остановил друзей сердитый окрик. – А этот ваш где, белокосый?

Судя по тону стражника, начальству об Альке не донесли, опасаясь схлопотать по шапке за то, что от растерянности не спросили у него бумагу о чине. Но не без оснований полагали, что подозрительный саврянин может натворить в городе немало шороху, и тогда впустившие его остолопы шапками не отделаются.

– Понятия не имею, уважаемый, – весьма достоверно развел руками Жар. – Мы с ним почти сразу разошлись.

– Вы ж говорили – знакомый ваш!

– Ну да, нанимали его пару раз – сортиры чистить. – Вор мстительно поглядел на живот подруги. – Больше-то он ни к чему не пригоден, с детства на голову больной: то путником себя воображает, то вон дознавателем. Да вы не бойтесь, он смирный! Главное, пива ему не наливать – крысеет…

Рыска, еле сдерживая смех, вовремя приглушила ответное мнение Алька о Жаре и оней заодно.

– Тьфу, придурки, – в сердцах сплюнул стражник. – А мы-то уже… Проезжайте!

Глава 25

Если крыса надолго покинет стаю, то по возвращении ее могут не принять обратно и даже загрызть.

Там же

Толком проснуться удалось лишь после полудня, когда облачная пелена раскрошилась на отдельные облачка, белые и пушистые, словно давно не стриженные овечки. Больше всего их было впереди, у горизонта – на макушках леса паслось целое стадо. На севере дожди шли чаще, и это уже начинало чувствоваться: трава выше и гуще, деревья толще и раскидистее, особенно дубы и ели.

– Слушай, Жар… – Рыска, закусив губу, уставилась на друга с таким смущенным и отчаянным видом, что парень аж испугался. – А ты когда-нибудь у вдов воровал?

– Чего? – растерялся тот. – Откуда мне знать, вдова она или нет? Они ж в трауре только полгода ходят, а потом почище девиц веселятся…

---

20 продажная женщина.