Год крысы. Видунья

– Дают – бери, глупышка! – убеждал Жар, щелкая дареные орехи или хрустя яблоком. – С дурака грех не взять, если сам дает!

Но Рыске «нечестные» гостинцы в горло не лезли. Монетки она прятала под тюфяком и ни разу даже не проверила, на месте ли они.

Куда больше девочку радовал другой внезапно открывшийся талант. Теперь ее не только не отсылали спать по окончании ужина, а, напротив, приваживали и улещивали. Девочка оказалась изумительной рассказчицей. У нее даже голос менялся, становясь бархатистым, прочувственным, с головой окунающим в байку. Особенно Рыске удавались сказки – не детские, про зайчиков да лисичек, а длинные, страшные, но непременно с хорошим концом. Воображение у нее было такое, что из оброненной батраком фразы вроде «ох и славна трава по ту сторону оврага, вот кабы коровы летать умели» девочка могла с лету сочинить историю, где и коровы летали, и кошки доились, и прекрасный воин, потрясая волшебной кочергой, мчался по облакам на верном скакуне навстречу треххвостой жабоптице.

Вначале Рыскиными слушателями были Жар, Фесся да дедок, потом к ним постепенно присоединились доярки, а за ними и батраки. Даже скептичный, вечно хмурый Цыка один раз остановился в дверях, послушал, хмыкнул: «Вот уж врушка искусная!», но задержался у косяка, пока сказка не окончилась. А как все хохотали, когда дверь ударила по лбу подслушивающему Пасилке! Тот, правда, вопил, что случайно проходил мимо и вообще «все папе расскажет», однако позориться перед Сурком не стал.

Вечера тем временем становились все длиннее, темнее и холоднее. В преддверии урожая Сурок взял двух новых работников, благо по дороге мимо хутора нескончаемой чередой тянулись разоренные засухой пахари. Все они надеялись найти работу в городе, однако с готовностью брались за что угодно, нанимаясь за бесценок, а то и вовсе за еду. Попадались и лихие люди, но от крупных шаек Богиня пока миловала, а с тремя-четырьмя удавалось справиться своими силами. Про банду из Ледышкина яра больше не слышали – то ли откочевала куда, то ли развалилась, а может, попыталась заглотнуть кусок не по горлу и пала под клинками путников.

После одной из шумных осенних свадеб голова Приболотья завернул к Сурку на кружку пивка – судя по тому, что прижимистый хуторянин сам его пригласил, кружка была далеко не первой.

– Таки влепит нам тсарь год Крысы, – уныло сообщил голова, глядя, как Фесся управляется с большим запотевшим кувшином.

– После Пустополья же объявляют, – лениво возразил Сурок.

– Да и так все ясно. – Мужик осторожно пригубил. Пиво у богатого соседа было не чета свадебному: крепкое, душистое, даже пена вкусная. – Ты сколько снопов с рядка снял? Три? Брешешь, на общинном и то по два с половиной было! А в Калинах и четверти не вышло. Это на нижней пашне, где даже гнилое зерно всходило! А на верхнюю жнецов вовсе не засылали – незачем.

– Ну мало ли… Ринтар-то большой, на севере, может, и уродило, – без особой уверенности предположил хуторянин.

– Зато на юге подчистую выгорело. Не-е-ет, кум, не отвертимся. – Голова подпер щеку ладонью и пьяненько шмыгнул носом. – С урожайных земель – двойной налог, с пустых – половинный. И весь наш доход – в тсарскую казну…

– А ты будто так про два с половиной наместнику и отписал? – хмыкнул Сурок.

– Тьфу на тебя! Ну поставил чуть побольше, чем у соседей… Если донесут, отбрешусь: мол, удалась полоска с краю, а прохожие и обзавидовались.

– Так чего тогда ноешь? – Хуторянин зажевал пиво свежей колбаской, голова тоже потянулся к блюду. Шутка ли – первый год Крысы за десять лет! Последний случился, когда проклятые савряне пожгли вески и потравили поля к востоку от столицы и зимой от голода перемерло больше народу, чем в битвах.

– Ну мало ли… Боязно. Как пить дать, – голова отхлебнул, – болезни по весне начнутся. А мы у самых болот, тут вся дрянь по реке приходит да оседает.

– Боязно, боязно… Вот когда начнется, тогда и будешь плакаться.

– А в прошлый раз, помнишь? К берегам подходить боялись, трупы в камышах качало!

– Сравнил послевоенщину с простой засухой!

Но подвыпившему голове так хотелось одержать верх в споре, что он бездумно ляпнул:

– А с чего ты взял, что в этот раз без войны обойдется?

Сурок аж поперхнулся.

– Ты что, друг, ошалел? – выдохнул он, едва откашлявшись. – С кем нам воевать-то?

Рыска с Жаром, затаив дыхание, подслушивали у приоткрытой двери; Фесся уже один раз об них споткнулась и шепотом обругала.