Главный бой

Добрыня тяжело дышал, напрягал мышцы, пытаясь освободиться из рук местных богатырей. В голове клокотала красная ярость, путала мысли. Он видел только ненавистное горло, в которое надо успеть вцепиться в прыжке…

Правитель захрипел, ухватился за горло. Вельможи обеспокоенно подбежали к трону. Властитель всмотрелся в схваченного богатыря, на бледном лице дрогнули и поднялись брови.

— А, так ты сам хочешь умереть?.. Я не знаю причину твоего страстного желания… но, наверное, оно неспроста…

Добрыня дернулся, протащил на себе эту гору пыхтящих тел, но через пару шагов уперся грудью в выставленные острия длинных копий.

Один из вельмож сказал суетливо:

— Ваше могущество, его надо казнить прямо сейчас! Он настолько дерзок…

Правитель сказал резко, глаза его не отрывались от взбешенного Добрыни:

— Умолкни, дурак!.. Не видишь, он сам этого добивается!

Добрыня злобно дернулся, попер грудью на копья. Кольнуло, острое железо просунуло жало между пластинами доспеха и погрузилось в мясо. Донесся гневный окрик властителя. Острия исчезли, оставив три ранки, кровь побежала струйками в мизинец толщиной. Он попер на властителя, держа его бешеным взглядом. Стражи быстро перевернули копья и уперлись ему в грудь тупыми концами.

Властитель злобно захохотал:

— Я разгадал тебя!.. Да, ты будешь жить по своей воле, все верно. Но ты не захочешь жить!!!

Добрыня рычал, расшвыривал, упал и покатился, с наслаждением слыша, как трещат кости врагов. Под ним вопили, орали, а когда он с усилием поднялся на ноги, все еще с кучей народу на плечах и спине, по полу катались раздавленные и покалеченные.

Его дотащили до знакомой ямы. Сзади ударили в затылок, в глазах потемнело. Он ощутил, что падает оземь. Затем его трясло, качало, а когда перед глазами рассеялся туман, прямо перед носом толстый рыжий муравей перетаскивал с одной травинки на другую дохлого комара. Попробовал пошевелиться, но избитое тело отозвалось острой болью.

Когда он, цепляясь за стену, дотащился до знакомого подъема, увидел вдали сгорбленную фигурку. Леся сидела на камне нахохлившись, жалобная и печальная, словно брошенный под дождь щенок. Жалость шевельнулась в сердце, но стиснул железной рукой. Жить ему осталось день или два, пусть же для молодой вдовы не останется ни в сердце, ни в памяти.

Он остановился, расправил плечи, выдвинул челюсть. Кости затрещали, когда как можно благороднее выпрямил плечи. И так вышел, спокойный и надменный, полный силы и осознания этой силы.

Кони дружно обрывали молодые листья с сочного орешника. Тонкие веточки хрустели на крепких зубах. Леся вздрогнула, когда ей под ноги упала широкая темная тень. В ее глазах мелькнул ужас, но, увидев, кто подошел, с шумом выдохнула:

— Уф, как я напужалась… Ну, что там?

Он покачал головой:

— Ничего.

Конь растопырил ноги, но Добрыня не прыгнул в седло, а как бы в глубокой задумчивости замедленно поставил ногу в стремя, взялся за луку, оттолкнулся от земли, как и делают старые, углубленные в свои искания мудрецы.

Леся торопливо забралась на спину своего коника. Добрыня повернул умного зверя, не касаясь повода, пустил вперед рысью, потом перевел в галоп. Ветер засвистел в ушах. В самом деле, подумал он хмуро, ничего серьезного.

Красиво и быстро умереть не удалось.

Глава 45

Владимир спал мало, нужно было, помимо восстановления городской стены и сгоревших теремов, заново построить порушенные укрепления на подходах к городу. Только через три дня вспомнил о пленниках, спросил раздраженно:

— Что там с этими… завоевателями?

— На месте, — ответил Претич лаконично. — А ты что ждал?

— Как они?

— В дерьме. Там так и не подсохло. Смердит!.. Но еще ни один не подох, хоть жрать не даем. Без воды бы уже подохли, но этот дождь…

С напряжением в голосе он поинтересовался:

— А тот… Отрок?

Волчий Хвост кивнул с хмурым удовлетворением:

— Сидит. Матерый волчара!

— Говорит им что?

— Нет. Все молчат, друг на друга не смотрят. Стыдно, видать. Они ж, когда надо было на последний приступ идти, еще и подрались между собой, кому быть верховным каганом Киева!.. Теперь сопят, глаза в кучку, смотрят только под ноги. В дерьмо то исть.

После паузы Владимир поинтересовался:

— А нашим Отрок что-нибудь говорил?

— Нет.

— Точно?