Главный бой

Добрыня вскинул голову, непонимающе оглянулся. Костер полыхает жарко, круг света охватил даже кустарник за пять шагов, но солнце уже успело исчезнуть, а над головой низкое звездное небо, истаивающий, уже совсем прозрачный леденец месяца. Некстати Леся вспомнила, что Добрыня, не в силах отказать заморской принцессе, пообещал вернуться до того, как месяц истает вовсе…

— Пора, — произнес он вдруг со вздохом.

— Что пора?

Он поднялся, огромный и могучий. Багровый огонь страшно и красиво подсвечивал его спину, отчего лицо казалось суровым и незнакомым.

— Пора, — повторил он. — Вот-вот полночь… Слушай, Леся! Если что-то увидишь или услышишь, не обращай внимания. Бери обоих коней, там в седле зашиты золотые монеты, езжай прямо во-о-он по той звезде. Запомнила? Рано или поздно доберешься до славянских земель. А там уже скажут, в какой стороне Киев.

— А ты?

— Надо идти, — ответил он могучим, красивым голосом. — Не поднимайся!

Голос был строгим, она замерла у костра как мышка. Краем глаза видела, как он уходил, а впереди бежала огромная черная тень, затем тьма поглотила обоих.

Добрыня двигался быстрыми шагами, а когда уже отошел достаточно далеко, увидел маленький овражек, прыгнул, проехал по спине до самого дна. Здесь тихо звенел невидимый ручеек, дно пологое, шелестит невидимая трава. Только звездное небо не по видноколу, а срезано темными краями оврага.

А в двух шагах из глубин земли уже начал пробиваться лиловый свет. Добрыня стиснул зубы, сжал кулаки. Страшно умирать вот так, когда никто не зрит, когда не важно, с красивой улыбкой примешь смерть или с перекошенной в страхе мордой простолюдина…

Он выпрямился, выдвинул нижнюю челюсть. Свет поднялся столбом, а с ним возник отвратительный демон. Добрыня взглянул на него с холодным презрением:

— А, это ты, тварь?

Глава 48

Лиловое тело метнулось в его сторону. Нечеловеческим усилием Добрыня удержался на месте, а челюсть держал все так же выдвинутой, губы презрительно сжатыми. Древний бог рухнул ему под ноги, раскинутые в стороны когтистые лапы вцепились в землю. Добрыня застыл, ибо этот бог сейчас явился в личине уродливого простолюдина с короткими тупыми рогами. Искры уже не бегают по хитиновому телу богомола, а сама мужицкая спина выглядит уязвимой…

Бог, а вернее, демон, ибо если он, Добрыня, остался верен своим богам, значит, этот — демон, суетливо целовал сапоги. Его трясло, на лиловой спине топорщились старые выцветшие чешуйки. Добрыня сделал невероятное усилие, сдвинул непослушное тело на шаг назад. Демон приподнялся на колени, безобразная морда перекосилась в ужасе.

— Мой господин!.. Прости! Прости!.. Теперь я в твоей власти!

Добрыня проговорил:

— Ну?

Демон ударился рогатым лбом о землю:

— Прости! Прости!.. Ведь милосердие — это от человека! Ведь боги не бьются с людьми! Ни один бог не волен сразить человека…

Добрыне показалось, что недавно это уже слышал, сейчас же прорычал грозно, чувствуя, что надо сделать страшное лицо, хотя внутри все тряслось как у зайца:

— Ты к чему это плетешь, тварь дрожащая?

Демон заторопился, заговорил еще чаще, глотая слова, теперь это был уже не всемогущий демон… а если и всемогущий, то все же чем-то смертельно напуганный, и… почему-то в его, как он сказал, власти.

— Пощади! У меня никогда не было власти тебе повредить! Это не я сжег твой дом и погубил твоего отца, не я умертвил твою жену! Так в Книге Судеб. Меня однажды допустили к Роду почистить его перья… он иногда забывает… я краем глаза заглянул в эту Книгу, успел увидеть, когда и как умрет твой отец, твоя жена… Я просто солгал, что их жизни в моей власти! Мне просто хотелось получить в жертву боевого коня, меня бы тоже чтили…

— А мой срок? — спросил Добрыня грозно.

Демон всхлипнул:

— Герои сами куют свои жизни. Над ними Книга Судеб не властна. Я схитрил, попытался вынудить тебя принести мне жертву… Но ты оказался стоек, теперь меня страшит наказание, когда узнает великий Род… Я понял… я только сейчас… в эту минуту понял, что он все знал… что он нарочно дал мне заглянуть в эту проклятую Книгу!

— Зачем? — тупо спросил Добрыня.

— Это было испытание! Он испытывал, как я поступлю… Я не выдержал, воспользовался нечестно полученным знанием. Но нечестно обретенное ведет к пропасти… Я уже на краю, я уже лечу на дно!.. Если ты простишь, я сослужу тебе любую службу. Мне казалось, что это так просто: если нашептывать, что самое ценное — это жизнь, то человек на любые предательства пойдет, подлости, гнусности, дабы жизнь свою никчемную сберечь и возлелеять. Если нужно лгать — солжет, предать — предаст, убить — убьет… Если бы ты поддался… а человек слаб!.. Эх, если бы поддался… — Он запнулся, уронил голову.