Зубы настежь

– Потому что каган, – ответил он лаконично.

– Тяжела шапка Мономаха?

– Да никто не думал, что ему выпадут даже уши от каганатства. Вот и скитался как вольный бродяга по лесах, по долам. Кого зарежет, кого ограбит, тем и жил. Побывал в краях дальних, заморских, навидался разного. Говорят, шесть раз веру менял, десять раз королей, три раза – носки, четырежды – имя. А тут пришло известие, что все знатные семьи в его далекое империи, полегли в междоусобицах, каганское семя истреблено на десять колен вглубь и в стороны, а он, оказывается, хоть и да-а-а-альний родственник основателю их царства, тьфу, каганства, но – единственный. Все уцелевшие ханы, устав от резни, договорились поставить его на каганство и отдать под его каганскую длань все свои вольности.

– Ну и...

Мужик посмотрел на меня с некоторым раздражением. Даже варвар, читалось в его выпуклых глазах, должен понимать такие простые вещи.

– Ну и ловят его теперь! Что еще непонятно?.. Чтоб взять на себя все их вольности, он должон расстаться со своими!..

Я оглянулся на нынешнего сотрясателя вселенной, что пугливо пригибался всякий раз, когда распахивалась дверь. Особенно, как я заметил, его пугали молчаливые посетители, а таких была масса, что выбирали местечко где-нибудь в уголке, чтобы меньше было шансов попасть под брошенный стул, ели и пили мало, больше слушали, глаза их были внимательные и цепкие.

Вообще-то так и надо вести в корчме, сперва послушать о чем говорят, заранее определить, с кем связываться не стоит, а уж потом осторожными репликами попытаться вклиниться в беседу, но несчастный каган, все это понимая, все же вздрагивал, а глаза округлялись испуганно как у лесного оленя.

Ворон, сильно отпихнувшись лапами, едва не сбросил меня с лавки. Растопырив крыла, принялся хищно долбить кость с лохмотьями мяса, которую я в глубокой задумчивости держал над столом.

Гость слева от волка слегка отодвинулся, тот с рычанием пожирал на своей тарелке недожаренное мясо, но когда холеная рука брезгливо стряхнула с рукава темные шерстинки, я понял, что если кому волк или ворон не по вкусу, то разве что из-за шерсти и перьев, а так для настоящих мужчин без разницы кто в шелках, кто в шерсти или пернатости.

Здесь же настоящие мужчины, ибо волк, нажравшись уже стал было подпевать, а гость в щегольском белоснежном плаще после второго кувшина смирился с темными шерстинками на рукаве, ворон очень немузыкально каркал, пока я не утомившись чересчур даже для варвара диковатым пеньем, не поднялся из-за стола:

– Надеюсь, у них найдется для нас свободная комната. Или хотя бы где-нибудь на сундучке прикорнуть...

Волк напомнил:

– А в замок?

– К приличной женщине после девяти вечера даже звонить не принято, – напомнил я. – А уж вваливаться в гости... Утром! Все утром.

– Эх, а я уже намечтал себе королевскую постель...

– А на коврике у двери не хошь? – спросил я ядовито. – Да и то для тебя чересчур... Так, на тряпочке. У порога.

Комнатка в корчме нашлась настоящая, хоть и крохотная. Затолкав мешок с сокровищами под ложе, я рухнул как подрубленное дерево. Смутно чувствовал как все тело мое расплывается как воск на горячей сковородке, мышцы тают. Первыми отпали конечности, и я успел понять, что значит спать без задних ног, сердце колыхается все медленнее, кровь застывает, тяжелая и темная как смола...

По распластанному как кит на суше телу пробежала искра. В тиши и ночи рычание волка нарастало, как рев приближающегося мотоцикла. На потолочной балке скрипнуло дерево под крепкими когтями. Кое-как приподнял тяжелые как горные хребты веки, уже толстые и набухшие, смотрел тупо на странно изменившуюся комнату: одна половина в кромешной тьме, другая – освещена косым лунным светом из окна. Из-под потолка внезапно блеснул жутковатый красный уголек, я едва спросонья не швырнул туда сапогом, а под ложем, где мешок, рычание стало громче.

– Да слышу, слышу, – прошептал я одними губами. – Разрычался...

По ту сторону окна едва слышно скрипнуло. В тяжелом вечернем воздухе, напоенном ароматами придорожной пыли, запахами конского пота и горящего железа из расположенной внизу конюшни, появилась острая струя крепкой бражки. В светлом квадрате, на миг заслонив его целиком, появилась плечистая фигура. Запах бражки хлынул через подоконник как наводнение. Фигура исчезла, с пола донесся легкий стук, словно упал мешок с отрубями, тут же снова звездное небо с рассеянным лунным светом заслонило темным, еще и еще.