Зубы настежь

– Ладно! Оставим до выяснения. Если до следующей ночи не успеем добраться, то стражу выставим двойную.

Воевода согласился:

– Да, двоих зарезать чуть труднее.

Когда мы возвращались к своим коням, воевода широко улыбался, что-то мурлыкал под нос. Я хмуро поправил седло, вставил ногу в стремя. и тут перехватил пристальный взгляд. Воевода снова широко улыбнулся, украдкой показал мне большой палец.

– Спасибо, – поблагодарил я, – но за что?

– За этого, – сообщил он заговорщицким шепотом. – Я его тоже не любил.

– Э... кого?

– Да этого Монтомера. Он все лез поперек... все торопил герцога, чтобы тот поскорее меня на конюшню, а водить войска ему. Молод щенок, но самоуверен.

– Спасибо,, – пробормотал я, – но все получилось случайно.

Он осторожно огляделся по сторонам, никто ли не слышит, сказал еще тише:

– Да понимаю, понимаю. Я сам люблю хорошо сработанные случайности. Но каков ход, каков ход! Сразу двух зайцев.

Я сказал с раздражением:

– Да ничего я не подстраивал! Все нечаянно. Какой из меня к черту подстраиватель?

Он оглядел меня с головы до ног, на них в глазах мелькнуло сомнение, слишком широки плечи и мускулист для умного, затем понимающе улыбнулся:

– Все-все, молчу. Одно знаю, даже орки не доверят вести войска кому попало. А самый во главе... гм... если он просто самый сильный... Я слыхивал, что и какие-то победы были...

Он выставил ладони, попятился, потому что я уже побагровел, достали меня этими орками.

Глава 31

В полдень остановились на отдых. Солнце жгло, в такую жару вообще-то едут ночами, но ночами, здесь, говорят, появляются неведомые существа, так что по желанию принцессы и повелению герцога мы трижды в день останавливались, давая отдых конях, пережидая жару.

Ручьи и рожа попадались часто, всякий раз для принцессы разбивали роскошный шатер, для герцога – поменьше, остальной народ с готовностью возжигал гигантские костры, жарил подстреленных по дороге зайцев, гусей, дроф, оленей.

Конь мой не устал, и, пока остальные гнездятся, я по долгу проводника поехал вперед, стремясь разведать дорогу. Когда удалился на полверсты, из высокой травы вынырнул волк, улыбнулся во всю зубастую акулью пасть, мне сразу полегчало. Над головой захлопали крылья, ворон сверху видит все, и едва отряд остался позади, пошел как сокол-сапсан вниз, спеша успеть раньше волка.

– Ну что? – сказал я горько. – Вам хорошо... Никаких интриг! Подозреваю, что вы оба были людьми, а потом ухитрились сбежать вот в это... ну, в то, что вы есть.

Волк бежал рядом, улыбался, язык трепетал как пламя на ветру, глаза хитро блестели, но молчал. Ворон с размаху плюхнулся на мое плечо, стремясь шатнуть посильнее, но я был готов, даже не качнулся.

Толстая кожа перевязи скрипела под крепкими когтями. Ворон вроде ненароком попробовал и мою шкуру на прочность, я чувствовал как она натягивается под довольно острыми когтями, предупредил:

– Поцарапаешь, больше не пущу! Кто знает в чем ты этими когтями ковырялся.

Волк прорычал на бегу:

– Известно в чем!.. В мертвяках. Хорошо, если в свежих, а если в разложившихся...

Ворон сердито каркнул:

– Я тебе что, гиена? Или медведь?.. Ты мне эти намеки брось!.. Брось, а то...

Он хлопнул меня крыльями, мощно отпихнулся лапами, едва не сбросив меня с седла, взвился в воздух. Я не успел выругаться, ибо через то место, где только что была моя голова, со свистом пролетели три стрелы, два дротика и не меньше пяти швыряльных ножей.

Моя левая моментально выставила вперед щит, застучало как градом, рука начало оттягивать вниз, но моя правая уже вскинула длинный меч, пятки саданули коня под ребра, конский визг, грохот копыт, блистающая полоса булата сочно врезалась в полуголое тело, еще и еще, я вертелся в седле как вьют на сковороде, рубил, рассекал, повергал, сносил, а когда левая рука занемела, попросту выронил тяжелый щит: с той стороны столько торчало стрел, ножей и метательных топоров, что новые втыкались в рукояти воткнувшихся раньше.

Меч рассекал воздух как хлыст, а противники с хрустом распадались на части, словно из крашеной бумаги. С пурпурного лезвия сверкающим веером летели красные капли, со лба моего срывались мутные капли.

Издалека донесся свирепый крик:

– Держись!... держись!

В ушах стоял шум, но я услышал частный конский топот. Кто-то ворвался в самую гущу битвы, моего жеребца оттолкнули так, что я едва удержался в седле. Незнакомец рубил часто и мощно, с каждый ударом хакая как при рубке дров, и я только по торчащим как у молодого кота усам узнал грузного воеводу.