Железные паруса

Ратагайцы придвинулись к нему, обступили теснее, Варута безостановочно шевелил губами, определенно повторяя какие-то степные заклинания от нечистой силы. Табунщики никак не могли считаться опытными волшебниками, но, как это частенько случается с людьми, ведущими вдали от цивилизации самый патриархальный образ жизни, много чего ведали по мелочам…

Однако Сварог пока что ничего такого не ощущал, да и посерьезневшая Грельфи молчала, только извлекла из кармана юбки какую-то сухую ветку и поводила ею перед собой, словно освещала дорогу фонариком.

Они уверенно шагали вперед – по мостикам, то горбатым, крутым, то прямым, узеньким, мимо заросших ряской неухоженных прудов, мимо беломраморных статуй на круглых постаментах, мимо беседок, где когда-то любили, ревновали и страдали – каменные сохранились, а вот иные деревянные пришли в запустение, развалились.

Вот он, наконец – мост с каменными кречетами на перилах. Длиной в каких-нибудь десять уардов. Он вел на островок, а на островке нетронутым возвышался павильон из розового камня, фантазийное сооружение со стрельчатыми оконными проемами, высокими крышами и замысловатыми флюгерами. Над входом красуются каменные лилии, от которых Академия и получила свое название. Двустворчатая дверь приоткрыта – еще с тех времен…

Перейдя мост, Сварог остановился. Сквозь приоткрытую дверь он видел внутри павильона, пронизанного насквозь лунным сиянием, очертания старинной мебели и нечто вроде огромной чаши посередине. Стояла совершеннейшая тишина, ни малейшего шевеления вокруг.

– Ну как? – спросил он напряженно. – Чуете что-нибудь этакое?

– По совести, ничего я не чую, мой король, – сказала Грельфи так же серьезно. – Ни дурного, ни чего хорошего. Фигурально выражаясь, полнейшее безветрие, тишина и покой…

– Вот и прекрасно, – сказал Сварог. – Все остаются здесь. Если там нет ничего скверного, все и так обойдется, а если что-то плохое и случится, вряд ли вы меня от него спасете – если накроет, так всех одинаково…

И он медленно пошел к распахнутым створкам, напрягшийся, как сжатая пружина, готовый ко всему, держа топор на отлете так, чтоб вмиг нанести страшный удар.

Двери были распахнуты так широко, что он вошел, не поворачиваясь боком, не сгибая руку с топором. Все внутри было залито бледно-золотистым сиянием, так что глазам не пришлось привыкать к темноте, не потребовалось «кошачье зрение».

Он присматривался, стоя в паре шагов от порога. Та огромная чаша высотой по пояс человеку, судя по вычурным, позеленевшим трубам в центре, была когда-то фонтаном. Внутри павильона не оказалось ни перегородок, ни альковов, одна огромная комната – в былые времена никто тут друг друга не стеснялся. Низкие широкие ложа, изящные столики, до сих пор уставленные посудой и графинами, ковры на полу, вдоль стен мраморные статуи, изображавшие влюбленные пары в самых разных житейских ситуациях: от робкого ухаживания до яростного наслаждения друг другом. На всем лежит толстенный слой невесомой, лохматой пыли. Ни следа переполоха, панического бегства, смятения – ни один стул не перевернут, ни один бокал не упал…

Сварог попытался представить здешние раскованные ночи, о которых немало писали историки, кто с чопорным осуждением, кто с эпикурейской завистью и безусловным одобрением. Затейливые струи фонтана, беззаботный звон воды, звуки виолона, разноцветные огни, яркие краски, таинственные колышущиеся тени, смех и песни, молодые обнаженные тела в причудливых слияниях, медленные ласки, торжество беззастенчивой юности, и нет никаких запретов… Вот это ложе, несомненно, отводилось когда-то для Дайни, оно выше и роскошнее остальных отделано.

Движение слева он заметил краем глаза. Развернулся в ту сторону, чуть приседая на расставленных ногах, отведя топор. А она уже стояла перед ним в каких-то трех уардах, не дальше – светловолосая красавица с бездонными синими глазами, в незнакомом ему платье, палевом, оставлявшем точеные плечи обнаженными, с приколотым на груди букетиком фиолетовых «не-тронь-меня». Сварог ее моментально узнал: Дайни Барг собственной персоной, молодая королева, мертвая вот уже сто двадцать пять лет, любившая жизнь во всех ее проявлениях, былая хозяйка Латераны… В ней не было сейчас ничего демонического, она вовсе не походила на призрак, была как живая.

Не было ни страха, ни отвращения. Губы Сварога тронула легкая улыбка. Он подумал, что они с этой призрачной красавицей, с какой стороны ни подойди, родственники – оба Барги, пусть и не урожденные, нареченные, оба происходили из гланского дворянства. Все гланские фамилии, роды и кланы связаны сложнейшим переплетением браков, кумовства, названного братства и далекого родства…