Завещание веков

– Вы мне позволите хотя бы душ принять? – с иронией осведомился я.

– Как вам угодно! В холодильнике лежит сэндвич для вас. Ваш мобильник все утро непрерывно звонил, – добавила она и вновь погрузилась в изучение лежавшего перед ней текста.

– Да? – удивился я. – А я ничего не слышал.

– Я позволила себе блокировать звонок и установить режим вибрации.

– Вы смотрели, кто звонит?

– Не каждый раз. Но почти всегда это был либо ваш агент Дэйв, либо номер из провинции. Я подозревала, в чем тут дело, и проверила в Интернете. Это наши друзья жандармы…

Она посмотрела на меня, и лицо ее озарила широкая улыбка.

– Черт! – воскликнул я и вновь повалился на постель.

Фараоны уже вышли на наш след, а Дэйв по ту сторону Атлантики наверняка бился в истерике. Я не только не внес правку в сценарии – самих сценариев у меня больше не было… Мой ноутбук остался в Горде.

– Вы знаете, что мы поселились в квартале, где я вырос? – спросил я.

– Да. И что?

– Ничего. Для меня это не слишком хорошие воспоминания, вот и все. Правда, есть одно преимущество: мне тут все знакомо… Ладно, – сказал я, вставая, – пойду в ванную.

Надолго задержавшись под душем и проглотив сэндвич, который оказался куда лучше, чем мне представлялось, я устроился рядом с Софи, между двумя окнами, откуда видна была маленькая терраса частного дома, и журналистка возбужденно рассказала о том, что ей удалось обнаружить:

– Посмотрите, рукопись подлинная!

Я бережно взял ее в руки. Она была не тяжелой и казалась очень хрупкой. Я вдруг осознал, что ей полтысячи лет. Сколько понадобилось совпадений, чтобы эти листочки дошли до меня сквозь века? Я почти содрогался при мысли об этом уникальном документе, который словно соединял нас через столетия с давно покойным автором.

Веленевая бумага была с кракелюрами, влага оставила на ней множество пятен. Рукопись насчитывала около тридцати страниц, исписанных только с лицевой стороны четким почерком. Местами буквы расплылись. Миниатюр не было – только рисунки красными чернилами на полях. Я перевернул несколько страниц, вслушиваясь в их шелест. Насколько я мог судить, рукопись действительно принадлежала Дюреру.

– Это не все. На обороте «Джоконды» есть заметка. Написана зеркальным способом и, как я полагаю, рукой вашего отца.

– Или Леонардо да Винчи, – с иронией произнес я.

– Очень смешно. Я поискала в сети: оказалось, что это шифр микрофильма, который хранится в Национальной библиотеке.

– В отеле есть доступ к Интернету? – удивился я.

– Разумеется! Прекратите перебивать меня! Нам нужно пойти в библиотеку и посмотреть этот микрофильм. Что касается рукописи Дюрера, то она… Как бы это выразить? Она чрезвычайно поучительна! Я не все понимаю, и мне просто необходим немецко-французский словарь!

Она была в крайнем возбуждении, и мне это очень нравилось, но одновременно слегка нервировало. Сам я с трудом мог поверить в то, что держу в руках текст, написанный немецким художником в XVI веке…

– Пока мне удалось разобрать лишь то, – продолжала она, – что Леонардо да Винчи якобы открыл тайну Йорденского камня и доверился Дюреру, который каким-то образом зашифровал ее в своей гравюре «Меланхолия»… Улавливаете?

– Отчасти…

– В тексте, который я сейчас пытаюсь перевести, говорится о неком послании Иисуса человечеству… Я не все понимаю, но это захватывающе!

– Я думал, вы атеистка…

– А при чем тут это?

– Если вы атеистка, чем может заинтересовать вас послание Иисуса?

– Я не верю в Бога, но это вовсе не означает, будто у меня есть сомнения в существовании Иисуса! Это был конечно же необыкновенный человек. И не нужно делать из него сына Божьего, потому что в его речах, хоть и дошедших до нас в искаженном виде, содержится подлинный философский смысл.

– Ну, раз вы это говорите… Что еще вы обнаружили? – настойчиво спросил я, разглядывая рукопись.

– Послушайте, Дамьен, раздобудьте мне словарь, и через несколько часов я расскажу вам много больше.

– А что с «Джокондой»?

– Ах да, «Джоконда»! Посмотрите, – сказала она, показывая мне картину, которая была в довольно жалком состоянии. – Вы ничего не замечаете?

– Хм… замечаю, что она наполовину обгорела, – пошутил я.

– Посмотрите хорошенько! Почти везде есть карандашные пометки. Маленькие круги. Я их сосчитала. Примерно тридцать кружков по всей поверхности картины.