— А потом понадобится крытый ход в собор на случай непогоды — ведь теперь мы ходим другим путем, не тем, что братья.
— Очень разумно, — отозвался аббат, лишь усилием воли подавив желание воскликнуть: «Да не тяни же ты!»
— Следовательно, — подытожила Сесилия, — мы сможем рассмотреть этот вопрос года через три.
— Три года? Но я хотел бы приступить к строительству уже сейчас!
— О, боюсь, нам трудно об этом говорить сейчас.
— Почему?
— Понимаете, на строительство у нас отведены определенные суммы.
— Но разве это не важнее?
— Мы обязаны придерживаться своего плана.
— Почему?
— Чтобы экономить деньги и сохранять независимость. Мне бы не хотелось пойти по миру с протянутой рукой, — колко добавила настоятельница.
Годвин не знал, что сказать. Более того, у него появилось отвратительное чувство, что она смеется над ним под своим покрывалом. А аббат терпеть не мог, когда над ним смеются. Резко встал и холодно произнес:
— Спасибо, мать Сесилия. Мы еще вернемся к этому разговору.
— Непременно. Через три года. Я буду ждать.
Теперь монах был уверен, что она издевается. Годвин повернулся и торопливо вышел. У себя он бросился в кресло, кипя негодованием.
— Ненавижу эту женщину, — бросил он ожидавшему Филемону.
— Отказала?
— Сказала, что к разговору можно будет вернуться через три года.
— Это хуже, чем просто отказ. — Послушник покачал головой. — Это отказ на три года.
— Мы в ее власти, деньги у нее.
— Я иногда слушаю стариков, — с отсутствующим видом вдруг произнес Филемон. — Удивительно, сколькому можно научиться.
— Ты это к чему?
— Когда аббатство построило мельницы, сукновальни, рыбные и кроличьи садки, монахи издали закон, согласно которому горожане обязаны были использовать их за плату. Им запрещалось самостоятельно молоть зерно, валять сукно, иметь садки — все это они должны были арендовать у нас. Таким образом аббатство возвращало все расходы.
— Но этот закон уже не соблюдается.
— Он изменился. Сначала горожанам разрешили иметь что-то свое с уплатой налога, а при настоятеле Антонии и об этом забыли.
— Теперь в каждом доме ручная мельница.
— А у рыбарей свои садки, около десятка кроличьих садков, красильщики сами валяют сукно, заставляя своих жен и детей топтать его ногами и не пользуясь монастырской сукновальней.
Годвин заволновался.
— Если бы они платили за право иметь, например, сукновальню…
— Это куча денег.
— Они завизжат как поросята, — нахмурился аббат. — Мы можем доказать эту необходимость?
— Те налоги многие еще помнят. Кроме того, это обязательно должно быть где-нибудь прописано, скорее всего в Книге Тимофея.
— Узнай поточнее, сколько получало аббатство. Если уж ссылаться на прошлые порядки, то лучше придерживаться правды.
— Позвольте кое-что предложить…
— Конечно.
— Целесообразно объявить о новых правилах с кафедры во время воскресной службы. Тем самым вы подчеркнете, что это воля Бога.
— Хорошая мысль, — кивнул настоятель. — Именно так я и сделаю.
33
— Я кое-что придумала, — заявила Керис отцу.
С легкой улыбкой олдермен опять сел на большой деревянный стул во главе стола. Девушка знала эту улыбку и этот взгляд: недоверчивый, но заинтересованный.
— Ну валяй.
Суконщица немного нервничала. Она не сомневалась, что ее план осуществим и спасет состояние отца и мост Мерфина, но удастся ли убедить родителя?
— Из оставшейся шерсти нужно соткать сукно и покрасить, — просто сказала она и в ожидании ответа затаила дыхание.
— Суконщики нередко занимались этим в трудные времена. Но скажи мне, почему ты считаешь, что это выполнимо? Сколько потребуется денег?
— За мытье шерсти, прядение и ткачество четыре шиллинга за мешок.
— А сколько получится сукна?
— Из мешка дешевой шерсти, который ты покупал за тридцать шесть шиллингов, выйдет сорок восемь ярдов сукна. Плюс ткачам еще четыре шиллинга.
— А это сукно можно будет продать за…
— Некрашеное коричневое бюро стоит шиллинг за ярд; значит, сорок восемь шиллингов. Восемь шиллингов дохода.
— Немного, учитывая наш труд.
— Но это еще не все.
— Продолжай.
— Ткачи продают коричневое бюро, потому что хотят как можно скорее получить деньги. Но если потратить еще двадцать шиллингов на сукноваляние, затем покрасить и сворсовать, можно просить двойную цену — по два шиллинга за ярд. Тогда выйдет девяносто шесть шиллингов — тридцать шесть шиллингов дохода.