Мир без конца

В шкафу бывшая негоциантка хранила небольшую записную книжку. Пергамент был дорог, и его листы одинакового размера использовались только для сакральных рукописей, но монахиня собрала обрезки неправильной формы и сшила. Она заносила сюда все серьезные случаи: дату, имя, симптомы и назначенное лекарство, — а позже добавляла результаты, всегда точно помечая, сколько часов или дней прошло с тех пор, как больному стало лучше или хуже. Смотрительница госпиталя часто просматривала записи, изучая эффективность медикаментов.

Когда Керис отмечала возраст Минни, ей пришло в голову, что, если бы она не приняла тогда настой Знахарки, ее ребенку тоже было бы сейчас восемь. Почему-то считала, что родилась бы непременно девочка. Как бы она сама действовала, если бы случилось такое? Способна ли она на продуманные поступки или валялась бы в истерике от страха, подобно Кристоферу Кузнецу? Врачевательница как раз закончила писать, когда позвонили к вечерне. После службы и ужина монахини отправились немного поспать перед трехчасовой утреней, а Керис вернулась в аптеку приготовить припарку. Она ничего не имела против козьего помета — всякий работавший в госпитале видывал и более неприятные вещи, — но с чего Иосиф взял, что он помогает при ожогах? Все равно припарку можно будет наложить только утром. Минни здоровый ребенок, к тому времени ей уже станет лучше.

Вошла Мэр. Керис подняла вопросительный взгляд:

— Что ты делаешь? Почему не спишь?

Монахиня подошла к рабочей доске.

— Я пришла тебе помочь.

— С припаркой справлюсь и одна. А что сказала сестра Наталия?

Помощница настоятельницы Наталия отвечала за дисциплину; никто не имел права без ее разрешения выходить ночью из дормитория.

— Она, считай, спит. Ты правда думаешь, что некрасивая?

— А ты встала с постели, чтобы спросить меня об этом?

— Мерфин сказал бы, что красивая.

Керис улыбнулась:

— Да, сказал бы.

— Скучаешь по нему?

Смотрительница госпиталя доделала припарку и, повернувшись вымыть руки в тазу, призналась:

— Я думаю о нем каждый день. Он теперь самый богатый архитектор Флоренции.

— Откуда ты знаешь?

— Буонавентура Кароли говорил, когда приезжал на шерстяную ярмарку.

— А Мерфин что-нибудь знает о бывшей невесте?

— А нечего знать. Я монахиня.

— Тебе его не хватает?

Керис развернулась и прямо посмотрела на Мэр.

— Это монахиням запрещено.

— Но не женщинам. — И помощница, наклонившись, поцеловала Керис в губы.

Та изумилась настолько, что на мгновение застыла. Мэр тоже. Прикосновение было очень нежным, не как у Мерфина. Целительницу уже семь лет никто не целовал, и вдруг она поняла, как ей этого не хватало. В тишине послышался громкий шум из библиотеки. Девушка виновато отпрянула.

— Что это?

— Как будто ящик упал.

— И кто бы это мог быть?

Керис нахмурилась.

— В библиотеке сейчас никого не должно быть. И братья, и сестры спят.

Мэр испугалась:

— И что же делать?

— Пойти посмотреть.

Монахини вышли из аптеки. Хотя библиотека находилась за стеной, им пришлось пройти женскую аркаду и войти в мужскую. Стояла глубокая ночь, но обе жили здесь много лет и могли найти дорогу с завязанными глазами. Дойдя до цели, женщины заметили в высоких окнах слабый мерцающий свет. Дверь, обычно запиравшаяся на ночь, была приоткрыта.

Керис распахнула ее. Какое-то мгновение она ничего не могла разобрать. Потом разглядела открытую дверь в каморку, ящик на столе, возле него свечу, какую-то тень и через секунду поняла, что это вовсе не каморка, а сокровищница, где хранились хартии и другие ценности, а в сундуке — золотая и серебряная утварь, украшенная драгоценными камнями, которую использовали на специальных службах. Какой-то человек вынимал ее из сундука и бросал в мешок.

Он поднял голову, и Керис узнала его: Джилберт из Херефорда, тот самый паломник. Значит, никакой он не паломник и скорее всего не из Херефорда. Это вор. Какое-то время они не шевелясь смотрели друг на друга. Потом Мэр закричала. Джилберт задул свечу. Смотрительница госпиталя захлопнула дверь и, ненадолго задержав похитителя, ринулась по аркаде в укрытие, увлекая за собой сестру. Они забились за лестницу, которая вела в братский дормиторий. Крик Мэр должен был разбудить монахов, но среагировали братья не очень быстро.