Мир без конца

— Сестра Мэр под руководством Керис будет смотрительницей госпиталя.

Мэр просияла от удовольствия. Она была рада назначению, но еще больше радовалась тому, что над ней встанет Керис. И врачевательнице понравилось это решение. Спутница по французскому путешествию тоже чистюля и не верит в кровопускания. Не получив желаемого, Суконщица постаралась изобразить довольство, когда пошли более мелкие назначения. После заседания она подошла к Сесилии и поблагодарила ее.

— Не думай, что это было легко, — ответила настоятельница. — У Элизабет есть и голова, и решительность, и она постоянна в том, в чем ты легкомысленна. Но у тебя есть фантазия, и ты добиваешься от людей всего, на что они способны. Мне нужны вы обе.

Керис не могла спорить с характеристиками настоятельницы. «Она действительно хорошо меня знает, — печально подумала новая сестра-келарь. — Лучше всех на свете, после смерти отца и отъезда Мерфина». Ее накрыла волна любви. Сесилия похожа на курицу-наседку, которая вечно заботится о своих птенцах.

— Я сделаю все, чтобы оправдать ваши ожидания, — пообещала Суконщица и вышла из трапезной.

Нужно проведать Старушку Юлию. Сколько ни талдычила целительница молодым монахиням, никто не ухаживал за Юлией так, как сама Керис. Все словно считали, что беспомощная старуха не нуждается в удобстве. Только Керис следила за тем, чтобы у старой монахини было одеяло в мороз, питье, когда ей хочется пить, чтобы ее своевременно провожали в отхожее место. Керис решила сделать горячий настой, обычно бодривший Старушку. Прошла в аптеку и поставила на огонь маленький ковшик воды. Вошла Мэр, закрыв за собой дверь.

— Как чудесно! Мы будем работать вместе.

Новая смотрительница госпиталя обняла и поцеловала Керис в губы. Та коротко прижала ее к себе, затем высвободилась из объятий:

— Не надо так меня целовать.

— Но я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, но по-другому.

Керис действительно относилась к Мэр с нежностью. Сестры сблизились во Франции, когда вместе рисковали жизнью, но она не хотела повторять то, чему поддалась однажды.

— Хорошо, — вздохнула Мэр. — Пока ты меня любишь, хоть чуть-чуть, я счастлива. Ты ведь не перестанешь меня любить?

Целительница залила травы кипятком.

— Когда будешь такой же старой, как Юлия, обещаю принести тебе настой.

На глазах у монахини выступили слезы.

— Такого мне еще никто не говорил.

Керис вовсе не имела в виду обет вечной любви.

— Не хнычь. — Врачевательница перелила настой в деревянную кружку. — Пойдем посмотрим, как там Юлия.

Через аркаду они вошли в госпиталь. Возле алтаря стоял мужчина с густой рыжей бородой.

— Да благословит тебя Бог, путник, — приветствовала Керис.

Мужчина показался ей знакомым. Он не ответил на приветствие, лишь пристально посмотрел золотисто-карими глазами. Узнав его, Керис уронила кружку.

— О Господи. Это ты.

Строитель не сомневался: эти несколько мгновений, пока она не узнала его, запомнятся на всю жизнь, что бы с ним ни случилось. Мостник жадно всматривался в лицо, которое не видел девять лет. Закружилась голова, мастер словно в жаркий день нырнул в холодную воду — так дорого ему это лицо. Бывшая невеста почти не изменилась, даже не казалась старше: опасения не подтвердились. Ей теперь тридцать, но она гак же стройна и порывиста, как в двадцать. Быстро, решительно зашла в госпиталь с деревянной кружкой какого-то лекарства, посмотрела на него, помедлила и выронила кружку. Фитцджеральд блаженно улыбнулся.

— Ты здесь. А я думала, во Флоренции.

— Я очень рад, что вернулся.

Керис посмотрела на лужу на полу. Сопровождавшая ее монахиня спохватилась:

— Не волнуйся, я приберу. Иди поговори.

Мерфин заметил, что вторая сестра симпатичная, хотя почему-то грустная до слез, но был слишком взволнован, чтобы придать этому значение.

— Когда ты приехал?

— Час назад. Хорошо выглядишь.

— А ты… такой мужчина.

Строитель рассмеялся.

— Почему вернулся?

— Длинная история. Но я хотел бы ее тебе рассказать.

— Пойдем на улицу.

Едва коснувшись его руки, она кивнула на выход. Вообще-то монахиням не разрешалось дотрагиваться до мирян и вести приватные беседы с мужчинами, но для нее правила всегда были условны. Мастер обрадовался, что за девять лет она не стала командиршей. Показав на скамейку возле огорода, Мерфин вспомнил: