Мир без конца

Целительница с так хорошо знакомым строителю каменным лицом, скрывая эмоции, протирала Ткачу лицо какой-то жидкостью со сладким запахом. Несомненно, ее также мучила мысль о том, насколько серьезна болезнь Ткача. Марк сжимал в руке пергамент — скорее всего с молитвой или библейскими стихами, а может, и магическим заклинанием. Наверняка идея Медж; Керис не верила в подобные письмена в качестве лекарства. В госпиталь вошел аббат Годвин, в хвосте у него, как всегда, плелся Филемон.

— Отойдите от постели! — тут же велел последний. — Как же может человек выздороветь, не видя алтаря!

Мерфин и обе женщины отступили, и настоятель, склонившись над больным, пощупал ему лоб, потом пульс и сказал:

— Покажите мочу.

Врачи-монахи придавали большое значение моче. Керис передала Годвину одну из специальных стеклянных бутылочек — уток, которые хранились для этих целей в госпитале. Не нужно было обучаться в университете, чтобы увидеть в моче Марка кровь. Аббат вернул утку.

— Этот человек страдает избытком крови. Ему нужно сделать кровопускание и кормить кислыми яблоками и рубцом.

Пережив флорентийскую чуму. Мостник знал, что монах городит вздор, но промолчал. У него уже почти не оставалось сомнений. Кожная сыпь, кровотечение, жажда: та самая болезнь, которую он перенес во Флоренции, которая погубила Сильвию и всю ее семью, la moria grande. Чума пришла в Кингсбридж.

Накануне Дня всех святых на город опустилась тьма, и Марку стало трудно дышать. Керис видела, что великан слабеет, и испытывала досадную беспомощность, как всегда, когда не могла помочь больному. Ткач погрузился в беспокойное забытье, закрыл глаза, потел, тяжело дышал, открыв рот. Мерфин тихо посоветовал целительнице проверить под мышками, и она обнаружила там крупные вздутия наподобие волдырей. Врачевательница не спросила мастера, что это значит, позже. Монахини молились, а Медж и четверо ее детей бестолково стояли у постели больного. Наконец Марк содрогнулся, кровь хлынула изо рта, он обмяк, замер и перестал дышать. Дора громко зарыдала. Сыновья изо всех сил пытались сдержать слезы. Ткачиха плакала тихо.

— Это был самый лучший мужчина на свете, — прошептала она Керис. — Почему Господь забрал его?

Хотя добрый великан и не был монахине родным человеком, целительница сама чуть не рухнула от горя. Она не знала ответа на вопрос Медж. Священники утверждали, что болезни посылаются за грехи. Марк и Медж любили друг друга, заботились о детях и усердно трудились, за что же их наказывать? Однако нужно понять и конкретные веши. Болезнь Ткача ее очень обеспокоила, а Мерфину, как она предполагала, что-то известно. Целительница проглотила слезы, отправила вдову с детьми домой, чтобы они немного отдохнули, велела монахиням подготовить тело к погребению и подошла к строителю:

— Мне нужно с тобой поговорить.

— А мне с тобой.

Керис заметила, что Мостник чуть не дрожит от страха. Такое случалось не часто, и она испугалась еще больше.

— Пойдем в собор.

На соборной лужайке дул зимний ветер. Ночь стояла ясная, путь освещали звезды. Братья в алтаре готовились к утренней службе Всех Святых. Керис и Мерфин встали в северо-западном углу нефа, подальше, чтобы их никто не услышал. Дрожа и кутаясь, монахиня спросила:

— Ты знаешь, отчего умер Марк?

Зодчий судорожно вздохнул:

— Чума, la moria grande.

Целительница кивнула, так как опасалась именно этого, но на всякий случай уточнила:

— Откуда знаешь?

— Ткач ездил в Малкомб, общался с матросами из Бордо, а там трупы валяются на улицах.

— Да, он только что вернулся. — Монахиня просто не хотела верить Мерфину. — Но все-таки почему ты уверен, что это чума?

— Симптомы те же: жар, темно-красная сыпь, кровотечение, бубоны под мышками, и самое главное — жажда. Господи, как мне это знакомо, я ведь один из немногих, кто уцелел. Почти все умирают за пять дней, часто быстрее.

У Керис было такое чувство, что пришел судный день. До нее доходили жуткие вести из Италии и Южной Франции: вымирают целые семьи, непогребенные тела гниют на пустынных площадях, осиротевшие малыши, еле научившись ходить, с плачем бродят по улицам, скот в заброшенных деревнях дохнет без присмотра. Неужели это все случится и в Кингсбридже?

— Что делают итальянские врачи?

— Молятся, поют гимны, пускают кровь, прописывают свои любимые тайные средства и клянут судьбу. Все их усилия оказались безрезультатными.