Узница Шато-Гайара

Главный капитан ломбардцев попросил разрешения почтительно облобызать серебряную ногу, потом обернулся к Карлу Валуа и спросил:

– А почему, ваше высочество, вам требуется именно десять тысяч ливров?

Валуа вынужден был объяснить, что из-за порядков, введенных Мариньи, казна совсем оскудела, а просимая сумма требуется для отправки Бувилля в качестве главы миссии...

– В Неаполь... да, да, – сказал Толомеи. – Да, мы ведем с Неаполем крупные дела через наших родичей Барди... Женить короля... Да, да, понимаю вас, ваше высочество... Наконец-то соберется конклав... Ах, ваше высочество, конклав обходится дороже любого дворца и куда менее надежен! Да, ваше высочество, слушаю вас.

И когда наконец Валуа открыл все свои планы этому низенькому кругленькому человечку, который делал вид, что речь идет о неизвестных ему предметах, вынуждая тем самым собеседника к откровенности, банкир произнес:

– Ваш план действительно тщательно обдуман, и я от всего сердца желаю успеха вашим начинаниям; однако я еще не совсем уверен, что вам удастся женить короля, не совсем уверен, что у вас будет папа и что, если даже все пойдет согласно вашим предначертаниям, я получу обратно свое золото, буде я смогу вам его одолжить.

Валуа сердито взглянул на Робера. «Что за странного человека вы ко мне привели, – говорил этот взгляд, – неужели я зря распинался перед ним?»

– Ну, ну, банкир, – сказал Артуа, подымаясь, – может быть, у тебя и нет требуемой суммы, но, если ты захочешь, ты сможешь ее нам достать, я-то тебя хорошо знаю. Какие тебе нужны проценты? Какие льготы?

– Да никаких, ваша светлость, ровно никаких, – запротестовал Толомеи, – ни от вас, вы же сами прекрасно знаете, ни от его высочества Валуа, чье покровительство мне всего дороже, и я думаю... просто думаю, как бы мне вам помочь.

Потом, обернувшись к серебряной ноге, он добавил:

– Вот его высочество Валуа только что сказал, что он хочет возродить добрые старые обычаи Людовика Святого. Что он под этим подразумевает? Намерен ли он ввести все обычаи без изъятия?

– Само собой разумеется, – ответил Валуа, не понимая еще, к чему клонит банкир.

– Стало быть, будет восстановлено право баронов чеканить монету в своих владениях?

Оба кузена переглянулись с таким видом, будто их осенила господня благодать. Как они сами не подумали об этом раньше!

И впрямь, унификация денег, имеющих хождение в стране, равно как и королевская монополия на выпуск монеты, были введены лишь в царствование Филиппа Красивого. До этого времени бароны и высшая знать выпускали (или по их приказу выпускали) свою собственную золотую и серебряную монету, которая имела хождение наравне с королевской монетой в их ленных владениях; эта привилегия приносила огромные доходы. Извлекали из этой операции выгоды и те, кто, подобно ломбардским банкирам, поставлял металл для чеканки монеты и играл на разнице курсов отдельных провинций.

В своем воображении Карл Валуа тотчас же представил, сколь блистательно пойдут его дела.

– Не соблаговолите ли вы также сказать мне, ваше высочество, – продолжал Толомеи, не отрывая взгляда от реликвии, как бы весь поглощенный умиленным созерцанием святыни, – намерены ли вы восстановить также право баронов вести междуусобные войны?

Речь шла еще об одном феодальном обычае, упраздненном Филиппом Красивым с целью помешать знатным вассалам заливать кровью французскую землю по любому поводу и даже вовсе без такового – лишь бы свести старые счеты, удовлетворить мелочное тщеславие или просто рассеять скуку.

– Ах, если бы вернулось это славное времечко, – воскликнул Робер Артуа, – я бы, не мешкая, отобрал свое родовое графство у этой суки, у моей уважаемой тетушки Маго.

– В случае, если вам понадобится вооружить ваши войска, – сказал Толомеи, – я могу достать оружие по самым сходным ценам у тосканских оружейников.

– Мессир Толомеи, вы с удивительной точностью выразили как раз то, что я намеревался претворить в жизнь, – воскликнул Валуа, – и вот поэтому-то я прошу вас о доверии, прошу сотрудничать со мной.

Карл Валуа действительно верил, что мысли, высказанные банкиром, уже приходили ему на ум, и ясно было, что в беседе со следующим посетителем он выдаст их за личные свои соображения.

Толомеи молчал, он тоже предавался мечтам, ибо великие финансисты наделены столь же живым даром воображения, как и великие полководцы, и опыт показывает, что, погрязнув в самых прозаичных расчетах, они втайне грезят о могуществе.