Мрак

— Какой мужчина... Какая борода! У мужчины должна быть борода. И усы, обязательно усы.

Гонта нахмурился, его пальцы бесцельно потрогали чисто выбритый подбородок.

Мрак вмешался:

— Медея, до капища верст двадцать?

— Двадцать две, — сказала Медея.

— Двадцать три с гаком, — поправил Гонта.

Медея смерила его таким взглядом, что у Гонты руки стали короче и тоньше, а грудь сузилась до куриной. Да и яркие петухи на рубахе превратились в кур.

— Двадцать... ага, — сказал Мрак и оборвал себя. На версту больше, на версту меньше — не стоит из-за этого рвать друг другу глотки, как готовы эти двое. — Надо перейти реку как можно быстрее и застать Волка прямо в капище.

К их разговору прислушивались как поляницы, так и разбойники. И те, и другие, встречаясь с Мраком взглядами, опускали глаза. Похоже, подумал он с холодком, все уже знают о предсказании. Первый, кто вступит на землю Волка, не доживет до захода солнца! Все готовы умереть в бою, но даже в самом лютом бою остается возможность уцелеть, отступить под ударами топоров и мечей, упасть оглушенным среди мертвых, а наутро встать и уйти... Но когда знаешь, что погибнешь обязательно, даже у самых неустрашимых по спине пробежит дрожь. Правда, здесь можно всего лишь помедлить, выждать, пока кордон переступит другой!.. Если, конечно, эта мысль не прийдет в голову каждому.

Окруженный поляницами, подошел довольный как кабан во главе стада Ховрах. Расплылся в улыбке, еще издали раскинул руки:

— Спасибо, друг! Служу Отечеству.

— В поте лица своего? Не надорвись.

Ховрах плотоядно обнял двух женщин за плечи, тоже пухленьких и румяных:

— Значит, по утренней зорьке и выступим?

— Сейчас надо, — сказал Мрак досадливо. — Ночью не так жарко. А утром обрушимся как снег на голову.

Ховрах даже отшатнулся. В глазах разбойников Мрак тоже видел неодобрение. Многие с вожделением поглядывали в сторону кургана, возле которого виднелись сотни коней, где разжигали новые костры, мелькали полуголые женские фигурки.

Медея посмотрела на небо:

— Тучи... Луны не будет видно.

— Я поведу, — сказал Мрак.

Он осекся. Знал, что если он первым перейдет речку, то не поведет. А перейти должен именно он. И потому, что ему все равно жить только до первого снега, да и вообще... Он из тех, кто не может не пойти первым.

— А у тебя глаза совы? — спросила Медея насмешливо.

Волка, чуть не сказал Мрак. И нюх волчий. Ему непонятно, как можно ночью видеть хуже, чем днем, если хоть пара звезд проглядывает в разрывы туч.

— Ох, не люблю таких драк, — внезапно послышался в сторонке голос Ховраха.

Мрак удивился:

— Почему? Разве ты не воин?

— Воин, воин, — ответил Ховрах торопливо. — Да не боюсь я схватки, когда это схватка! Грудь в грудь, глаза в глаза. Моя беспримерная отвага на его... крохотную. А эти сражения, да еще все и всегда почему-то решающие... Ведь и это решающее, верно?

— Точно, — подтвердил Мрак.

— Ну вот. А в любом решающем задавят, не успеешь пикнуть. Это свалка, а не геройский двобой! Мне жарко в толпе даже зимой. Я задыхаюсь, а все такие потные, гадкие... А сейчас и вовсе лето, жара, мухи... Я ведь чего больше всего боюсь? Что моя беспримерная отвага одолеет, как всегда, мое мудрое спокойствие и благоразумие... Я ведь только с виду такой вот смирный, а на самом деле — зверь лютый! И боец нещадный. Сомну усех, кто встанет на пути! Сомну и растопчу. И вообще я в бою становлюсь одержимым богами. Убьют меня, я и тогда встану из мертвых, чтобы отомстить обидчику!

Он раскраснелся, взмахами показывал, как изничтожает врагов. Медея опасливо отодвинулась. Гонта весело оскалил зубы, подмигнул Мраку.

Уши Мрака подергивались, ловили звуки. Гонта подумал, что он дивится чутким ушам друга, как тот с великим удивлением смотрит на его руки, в самом деле длинные и сильные, способные обнять даже самую полную в мире женщину...

Чтобы отогнать непрошеные мысли, стал вслушиваться. У костра наспех разогревали мясо, а пока ждали, один из самых старых воинов перебирал струны на бандуре, нараспев рассказывал что-то такое, из-за его даже Мрак остановился, слушал.

— Зерван, — услышал Гонта, — он и есть бог всего сущего... Он существовал всегда, даже когда не было ни звезд, ни воздуха, ни солнца. Тысячи лет он был в пустоте, скучал, томился, но сам был хоть и могучим, но... гм...

— Вроде Додона, — сказал кто-то со смешком. — Царствует, но правят другие.