И вот теперь он, невр, которого все равно здесь зовут славом, в далекой и таинственной Куявии. Где-то в горах обитают обособившиеся роды, которые называют себя просто горцами, в долинах живут народы, что на горы смотрят с презрением, а на склонах гор живут третьи, что с презрением смотрят и на долинщиков, что возделывают поля, и на диких горцев, знающих только охоту на горных козлов и общение с таинственными рудокопами ночи.
Но что ему Куявия — видел и поудивительнее страны, — если бы здесь не жила та, Единственная!
На пятый день пробирался за деревьями, когда услышал двух бредущих в город селян. Тоже о налогах, поборах, немного о бабах, и Мрак уже собирался отстать, когда вдруг услышал:
— Да кто бы его искал так долго?.. Сгинул царь и сгинул. Видать, те двое не только зарезали, но и закопали тайком...
— Да уж, — донесся другой голос, — чего ждать от душегубов?
Мрак на бегу подпрыгнул над кустами. По ту сторону брел по узкой лесной тропе поживший на свете мужик, а за ним тащился, загребая ногами листья, парнишка в драных портках.
— Не отпустят тебя, значит, завтра домой?
— Нет, батя. Гостей столько прибыло, что днями и ночами варим, печем, с ног сбиваемся. Спим возле котлов.
— Бедолага...
— Эх, батя... Что-то будет? Этот царь был хоть дурной, но добрый. Он уже на все рукой махнул, только пил да жрал. А сейчас во дворце собрались звери, что вот-вот порвут друг друга на части! А самый лютый, что загрызет других, и станет новым царем.
— Упаси нас, боги! А как же Светлана?
Мрак услышал как на беспомощно-растерянный вопрос внук ответил тоном умудренного челядинца:
— Эх, деда... Что может молодая царевца? И то чудо, что один раз с того света вернулась. А такое счастье дважды не бывает...
Их голоса удалились. Дальше был яркий свет, виднелись стены детинца, и Мрак вынуждено остановился на опушке. Отчаяние и злость на себя ударили по голове как молот. Упал на землю, захрипел от злости на себя. А потом задрал морду к небу и завыл так дико и страшно, что на стенах детинца стражи переглянулись, чувствуя как мороз побежал по спинам.
— Не к добру...
— Какая тоска, — сказал с дрожью в голосе другой. — Быть здесь большой беде.
— Да уж... Средь бела дня такой вой!
Опять я виноват, думал он со злым отчаянием. Оказывает, от жертвенного ножа царевну спас — она царевна! — но вверг страну в смуту. А сейчас еще и царь куда-то делся... Выходит, это над ее отцом он так изгалялся? Но куда он делся, если отпустили где-то в пяти-шести верстах от крепостной стены его стольного града? Трудно потеряться, да к тому же ищут сотни гридней с гончими псами... Если что-то стряслось, то что будет со Светланой?
Сегодня был седьмой день его пребывания в волчьей шкуре. По ночам подмораживало. Еще не время для снега, но ежели дня три кряду задуют северные ветры, то пригонит такую тучу, что и самым первым снегом засыпет хатки до окон, и не всякий хозяин утром с легкостью отворит двери.
Ежели снег застанет в волчьей шкуре, подумал он хмуро, то так даже лучше. Пусть труп расклюют птицы. Это лучше, чем люди будут брезгливо коситься на умершего под забором бродягу.
Он рыскал по лесу, вслушивался в звуки, внюхивался. Он уже знал здесь каждое дерево, каждую норку, при желании мог задрать всех оленей и тем самым сорвать царскую охоту.
Ночью обычно он рыскал в волчьей личине, а днем обитал в людской. Волчья днем отсыпалась. Что еще любил в оборотничестве, так то, что мог бы годами обходиться без сна, попеременно ныряя из личины в личину!
Когда звуки охотничьих рожков поведали, что снова идет царская охота, он сделал большой круг, зашел с подветренной стороны и подкрался к охотникам.
Охотниками распоряжался высокий человек с бледным и бесцветным как у покойника лицом, надменный, изредка роняющий слова. Мрак узнал хозяина лодки, на которой его держали гребцом. В сторонке с двумя ловчими стоял рослый старик с белой окладистой бородой. Серебряные волосы падали на плечи, широкие и покрытые рубашкой из металлических колец. У него был звучный голос, привыкший перекрывать шум битвы, властные движения. Явно воевода: все воеводы, которых Мрак знавал, похожи один на другого как крепкие осмоленные бревна в стене крепости.
У него было честное лицо, прямой взор, такие завтра говорят тоже самое, что говорили вчера.
— Почему, — спросил он строго одного, — ты стрелял в своего воеводу на охоте?
— Думал, что там лось.