Когда король губит Францию

Вот каков был этот юноша, которого я тогда увидел впервые.

Я сказал ему, что король Франции...

– Для меня он не король Франции,– возразил принц.

– А для Святой церкви он помазанник Божий и коронован на царство,– ответил я. Нет, вы только оцените его манеру говорить.– Так вот, король Франции идет на вас со своим войском, насчитывающим около тридцати тысяч человек...– Я чуть преувеличил, с умыслом, конечно, но, чтобы он поверил, уточнил: – Другой сказал бы вам – шестьдесят тысяч. А я говорю вам правду. И это не считая пехоты, которая идет следом.

Я промолчал о том, что пехоту распустили, но у меня создалось такое впечатление, будто он об этом уже знает.

Не так уж важно – шестьдесят ли, тридцать ли, или даже двадцать пять тысяч – кстати, последняя цифра была ближе всего к истине. Важно, что у принца было с собой всего шесть тысяч человек, включая лучников и ратников, вооруженных ножами. И я ему доказал, что сейчас речь идет не о храбрости, а о числе.

Он сказал мне, что с минуты на минуту к нему присоединятся люди Ланкастера. Я ответил ему, что от души ему этого желаю ради собственного его спасения.

Он догадался, что продолжать играть в самоуверенность со мной незачем, так верх надо мной не взять, и после недолгого молчания вдруг заявил, что знает меня как человека, более расположенного к королю Иоанну – заметьте, все-таки вернул Иоанну королевский титул,– чем к его отцу.

– Я расположен лишь к одному – добиться мира между двумя государствами,– ответил я ему,– и именно мир намереваюсь вам предложить.

Тут он весьма высокомерно напомнил мне, что в прошлом году прошел весь Лангедок и привел своих рыцарей к морю латинян, не встретив ни малейшего отпора со стороны короля; что даже нынешним летом он совершил поход от самой Гиени до Луары; что почти вся Бретань находится под английской эгидой; что добрая половина Нормандии под началом его величества Филиппа Наваррского готова последовать примеру Бретани; что многие сеньоры из Ангумуа, Пуату, Сентонжа и даже Лимузена присоединились к нему. У него хватило такта не упомянуть наш Перигор... и во время всей этой тирады он смотрел в окно – не высоко ли поднялось солнце над горизонтом — и под конец небрежно бросил:

– Какие же мирные предложения услышим мы от короля Иоанна после того, как мы оружием добились таких успехов, после того, как мы по праву и по существу захватили часть Франции?

Ох, если бы король пожелал выслушать меня еще в Бретее, в Шартре... Ну что я мог отвечать, с чем сюда явился? Я сказал принцу, что пришел я к нему с пустыми руками, ибо король Франции, чувствуя свою силу, не желает даже думать о мире, прежде чем не одержит победу, на что справедливо рассчитывает; но что я принес ему повеление Папы, который хочет прекратить кровавую междоусобицу на Западе и который настоятельно просит королей, твердил я, примириться, дабы всем вместе прийти на помощь нашим братьям в Константинополе. И спросил, на каких условиях Англия...

Не отрывая глаз от окошка, за которым солнце подымалось все выше, принц резко положил конец беседе:

– Только моему отцу, а отнюдь не мне подобает решать вопросы мира. Мне он не давал никаких полномочий вести переговоры.

Потом он попросил извинить его за то, что должен сниматься с места. Чувствовалось – лишь одно занимает все его помыслы: как бы оторваться подальше от преследующей его по пятам армии.

– С вашего позволения я хочу благословить вас, ваше высочество,– сказал я ему.– И я буду поблизости, ежели вдруг вам понадоблюсь.

Вы скажете, дорогой племянник, что улов мой был не столь уж богат, когда я выехал из Монбазона вслед за английской армией? Но, представьте себе, я вовсе не был так раздосадован, как можно подумать. При этом положении вещей мне удалось подсечь рыбку, и теперь я водил ее на крючке. Все прочее зависело от бурности течения реки. Мне следовало только не слишком удаляться от берега.

Принц Уэльский направился к югу, к Шательро. В эти дни по дорогам Пуату и Турени двигалась необычная процессия. Впереди армия принца Уэльского с сомкнутыми рядами, шесть тысяч человек, и, хотя шли они в отменном порядке, все же чуть запыхались и уже не задерживались, чтобы сжечь по пути крестьянский амбар. Скорее уж, земля жгла копыта их коней. Брошенная вдогонку англичанам и отделенная от них днем пути огромнейшая армия короля Иоанна, которую он перестроил, как и было им задумано, другими словами, оставил только рыцарей – около двадцати пяти тысяч,– и которую он гнал без передышки, начала уже уставать, не так четко выполняла приказы и бросала по дороге отставших.