Пиранья. Жизнь длиннее смерти

– Хорошо, – сумрачно сказал Мазур. – Я их пальцем не трону… не в них дело, откровенно говоря.

Генерал отвернулся, сделал знак старшему группы, и все моментально пришло в движение. Трое командос образовали живую лесенку, выставив сцепленные ладони на трех уровнях, еще четверо молниеносно взлетели по этим почти не колыхнувшимся ступенькам, перемахнули на ту сторону, последний свесился с гребня, протянул руку и вмиг переправил троих внутрь.

Минуты ползли, как улитки. Изнутри не доносилось ни звука. Наконец метрах в двадцати от них распахнулась высокая и узкая задняя калитка, человек в камуфляже вышел из нее, зашагал во весь рост, не прячась и не пригибаясь. Что-то коротко доложил. Асади повернулся к Мазуру:

– Двое охранников во дворе нейтрализованы и быстренько допрошены. Клянутся, что в доме никого, кроме интересующих нас лиц. Они на втором этаже, все трое. Пойдемте?

Они вошли в калитку, тихонечко двинулись к черному ходу, на всякий случай все же пригибаясь так, чтобы их не видно было из окон первого этажа. Здесь же, у крылечка, лежали два мастерски скрученных субъекта с заткнутыми ртами. При них оставалось только двое камуфляжников – остальные, очевидно, обложили особнячок со всех сторон.

Дверь оказалась незапертой и открылась бесшумно. Асади сделал скупой жест, распределяя обязанности – и двое автоматчиков вошли вслед за Мазуром и генералом.

Они быстро, профессионально огляделись – и, умело ступая, так, чтобы не производить ни малейшего шума, направились к лестнице на второй этаж. Обстановка вокруг была роскошная, революционный аскетизм тут и не ночевал.

Асади двигался первым, так проворно и уверено, словно он сам здесь жил. Ну конечно, сообразил Мазур, он ведь заранее изучил планировку, а то и сам уже побывал здесь украдкой, с него станется, что бы генерал ни делал, он все проводит обстоятельно и на совесть…

Генерал остановился у притворенной двери, деревянной, покрытой искусной резьбой, поднял указательный палец, и все замерли. Поманил Мазура, отступил на полшага, глядя уныло и сочувственно. Мазур подкрался хищной кошкой, заглянул, прислушался.

Короткие женские стоны, ритмичное оханье, размеренный шум. Все классические признаки налицо. Кровь колотила ему в виски, лицо горело, он непроизвольно опустил руку, нашарил револьвер через плотное мундирное сукно. Перехватил взгляд Асади, умоляющий, требовательный, справился с собой и убрал руку.

По комнате громко прошлепали босые ступни, послышался мужской хохоток, неразборчивые реплики. Аня что-то капризно протянула, рассмеялась – беззаботно, звонко, знакомо:

– Ну ладно, развратник этакий… о-о…

Замолчала на миг – и шум возобновился, ожесточенно скрипели пружины, глухие женские стоны перекрыл довольный мужской смех, резкие выдохи, непонятные реплики на арабском.

Мазур пнул дверь и вломился первым. Над его плечом бдительно нависал Асади – определенно все внимание уделявший револьверу в кармане Мазура – а двое автоматчиков, невозмутимые и безмолвные, встали по обе стороны дверного проема, держа короткие итальянские трещотки с глушителями под идеальным почти углом в сорок пять градусов.

Анины ладони соскользнули с бедер стоявшего у широкого дивана близнеца – хрен его ведает, которого из двух – он медленно-медленно отступил, открывая ее разгоряченное лицо, удивленное, конечно, но не сказать, чтобы очень уж испуганное. И отступал спиной вперед, пока не наткнулся поясницей на широкий подоконник, остановился, уставясь жалким, виноватым, собачьим взглядом.

Второй, двигаясь так же замедленно, невероятно плавно, бледный как смерть, сполз с распростертой женщины, выпрямился, что-то вскрикнул, даже не сердито – недоуменно. Асади ударом ноги отшвырнул его к стене, вышел на середину комнаты, нехорошо улыбаясь, процедил по-арабски несколько фраз, от которых оба близнеца помертвели окончательно, обратились в нелепые голые статуи.

Мазур посмотрел на ветреную супругу так, словно видел впервые. Ему было мерзко и больно – еще и оттого, что она ничуть не походила на испуганную, сконфуженную, пристыженную изменницу. Даже сейчас она была спокойна и чертовски хороша – растрепанная, раскрасневшаяся. Она выглядела невозмутимой.

Улыбнулась почти непринужденно, приподнялась, полулежа, опершись на локоть, спросила:

– Кажется, будет семейная сцена?

– Ну ты и… – только и выговорил Мазур.

Оба близнеца стояли смирнехонько, старательно прикрываясь ладонями, улыбались искательно, жалко, в надежде на то, что кошмар рассеется и все каким-то чудом вернется в прежнее состояние…