Возвращение Томаса

Граф подтащил к себе меч, сил не хватило подняться, он начал приближаться к Томасу ползком. На трибунах снова установилась тишина, все не сводили глаз с происходящего на арене. Томас сказал предостерегающе:

— Вам лучше лежать, благородный сэр. Я ценю ваше мужество, но и себя я тоже ценю.

Граф прохрипел:

— Добей...

ГЛАВА 22

Томас взглянул поверх распростертого противника в сторону далеких врат, там Олег знакомым жестом указывал большим пальцем вниз. Так, как он объяснил однажды, римские короли и герцоги в древности указывали победителю-гладиатору, что нужно побежденному вогнать мизерикордию в щель забрала.

— Я христианин, — ответил Томас гордо, хотя какая-то часть души возмущенно орала, что не все из старых времен надо отметать, добить гада — это вполне в духе христианства, — и потому я как христианин, я вас прощаю...

Он отступил от ползущего, хотя граф с мечом в руке ог разве что ткнуть острием в ноги, вернулся к трибунам и снова сказал громко:

— Ваше величество, я простил его... ибо Бог велит прощать. Что скажете вы?

Король в неудовольствии поерзал на троне. Если Бог и рыцарь простили, то ему надо и подавно, вот уже священники смотрят так, что готовы предать анафеме, король вскинул голову и, выпятив нижнюю челюсть, посмотрел поверх головы Томаса.

Не дождавшись ответа, Томас вернулся к поверженному графу. Тот уже сумел встать на колени и, опираясь на меч, старался воздеть себя на ноги. Томас сказал громко, чтобы слышали все на трибунах:

— Дорогой граф, вы в самом деле дрались мужественно. Я прощаю вас, хоть вы и не принесли извинений... Какая на хрен разница, если Господь Бог уже сказал, кто прав!

Граф прохрипел:

— Сражайся, трус...

— Я не хочу вас убивать, — объяснил Томас и, снизив голос до шепота, прибавил: — Хотя сделал бы это с охотой. Но я, увы, христианин...

— Убей, — прорычал граф негромко. — Убей, я не хочу жить в позоре...

— А придется, — ответил Томас злорадно. Отступил, вернулся к королю и провозгласил громко: — Ваше величество, умоляю!.. Это же ваш человек, зачем его терять? Пусть лучше погибнет в битве, защищая ваши знамена. Нехорошо оставлять своих вассалов на верную смерть.

Придворные со всех сторон загудели, придворные вельможи начали уговаривать короля, один из видных сановников громко отозвался о доблести графа, а Томас сказал с таким чувством достоинства, словно он, император, объяснял собравшимся королям:

— Я уеду, а этот храбрый рыцарь останется. Он может служить вам верой и правдой, ибо это не вы встали на его сторону, а Господь Бог встал на мою. Так что примите его, ваше величество.

С арены рыцари и оруженосцы уже уносили потерявшего сознание графа. За оградой его положили на землю, кое-как содрали помятые мечом Томаса доспехи. Кроме тяжелой раны в подмышечной впадине, отыскались еще три болезненных разреза, полученных не столько от меча, сколько от треснувших доспехов, поранивших острыми краями тело. Граф выглядел ужасно, но лекари торопливо перевязали его, старший из них заверил, что граф выживет.

Король сказал с великой неохотой:

— Да, конечно... Господь на вашей стороне, сэр... Эй, сэр Гогенлерд! Провозгласите сэра... как вас...

Из-за спины прошептал сэр Ольстер:

— Сэр Томас Мальтон из Гисленда, ваше величество.

— Томас, — ответил Томас с достоинством, — сэр Томас Мальтон из Гисленда, ваше величество.

Король Гаконд сказал высокомерно:

— Провозгласите сэра Мальтона из Гисленда победителем.

Томас вскинул руку.

— Сэр Гогенлерд, остановитесь. Я не хочу этого. Все и так видят, кто победил. Не стоит наносить новую рану этому в самом деле отважному и могучему воину. Такая рана для настоящего мужчины покажется злее, чем та, которую я нанес мечом.

Человек в мантии сказал громко:

— Достойная речь сына церкви! Вы дрались, как лев, но речь ваша подобна воркованию сизокрылой голубки, что жила в хлеву, где родился Христос.

Томас с достоинством поклонился.

— Я рыцарь Храма, сэр.

— Ах, тогда понятно!

Министр с еще большей симпатией посмотрел на Томаса, наклонился к уху короля, что-то пошептал. Король нахмурился, повелительным движением подозвал Томаса.

Томас приблизился, с достоинством преклонил колено перед сюзереном, стараясь проделать это с привычным изяществом, но тяжелые, как чугун, ноги слушались плохо.