Тайна Розенкрейцеров

ГЛАДКИЙ Виталий Дмитриевич

"ТАЙНА РОЗЕНКРЕЙЦЕРОВ"

ВМЕСТО ПРОЛОГА

Минутная стрелка часов словно приклеилась к циферблату. Она с непонятным и пугающим упрямством не хотела преодолеть последние миллиметры окружности, чтобы часы пробили полночь. Тишина в спальне стала свинцово-тяжелой и почти осязаемой. Глеб смотрел на часы, не отрываясь. В спальне горел лишь слабый ночник, который не высвечивал мелкие детали интерьера, и большой белый циферблат, потеряв в полумраке футляр, маятник и гири, висел в пространстве как летающая «тарелка» инопланетян. Часы были старинные, с боем и в футляре из красного дерева, украшенном резными финтифлюшками. Они достались его семейству в наследство от прадеда. Глеб перенес их в спальню по одной единственной причине – они громко сообщали ему, когда наступит ВРЕМЯ.

Он боялся этого момента. Очень боялся. И в то же время с болезненным нетерпением ждал, когда ОНО появится. Но когда точно это случится, Глеб не знал. Чаще всего ОНО овладевало его душой и телом ровно в полночь. Первое время Глеб испытывал панический страх (нет, даже не страх, а ужас), и чтобы хоть как-то заглушить его, он напивался до положения риз. Но едва последний звук двенадцатого удара молоточком по бронзовому диску растворялся в ночи, как Глеб становился совершенно трезвым.

И начиналось…

Сегодня Глеб решился на крайнее средство. Он приковал себя железной цепью с замком к собственной кровати. Кровать ему сделали по специальному заказу. На ее изготовление пошло почти двести килограмм металла. Она была привинчена к полу и могла выдержать любые мыслимые и немыслимые нагрузки. Чтобы ни у соседей, ни у разных сверх всякой меры любопытных граждан не возникло никаких вопросов, детали железного монстра под названием «кровать» Глеб заказывал в разных мастерских, а сборку произвел сам. Но соседка из квартиры напротив, вредная и вездесущая старуха Пестржецкая, все равно что-то заподозрила. Наверное, подсмотрела как нанятые Глебом грузчики, согнувшись в три погибели, тащили тяжелые железяки. Пестржецкая следила за ним как кот за мышью. Замыкая квартиру, Глеб кожей ощущал ее взгляд, пронзающий его, словно лазерный луч, выпущенный излучателем, замаскированным под дверной глазок. Когда он выходил во двор, Пестржецкая занимала пост у кухонного окна, даже если это было в шесть утра.

Спрятавшись за портьеру или за горшок с геранью, она держала его в своем поле зрения как снайпер на прицеле. У Глеба даже уши чесались от ее прилипчивых гляделок.

Глеба так и подмывало выкинуть какой-нибудь номер; например, снять штаны и продемонстрировать вредной старухе стриптиз прямо на тротуаре. Но он сдерживал свои порывы и ровной беззаботной походкой шел в сторону трамвайной остановки. Мне только и не хватало, чтобы эта старая грымза позвонила в милицию или ФСБ, думал встревоженный

Глеб. Люди напуганы террористическими актами в столице, поэтому горожане, особенно обломки культа личности и старики, большей частью бывшие партийные функционеры, завалили правоохранительные органы заявлениями, в которых изобличали в разных грехах всех подряд, а чаще всего – соседей.

Не без усилия оторвав взгляд от циферблата, Глеб посмотрел на замок, с помощью которого замыкались кандалы. Это было его личное ноу-хау в виде прочного металлического корпуса (размером с брусок хозяйственного мыла) с электронной начинкой, скрепляющего два конца цепи толстыми штырями. Главной изюминкой замка было запирающее устройство. Оно реагировало только на голос Глеба, который, чтобы освободиться от оков, должен был сказать кодовое слово – пароль.

Глеб боялся, что если ОНО все-таки придет, ему не выдержать испытания, и при наличии обычного ключа он откроет замок. В то же время Глеб точно знал – когда ОНО овладеет им всецело, все мысли и воспоминания мгновенно испарятся из его памяти, которая превратится в чистый, без единой помарки, бумажный лист. А значит, пароль он не должен бы вспомнить…

Первый удар часов обрушился на его голову как молот. Так было всегда. Казалось, что внутри черепной коробки взорвалась мина, и ее осколки застучали по серебряным колокольчикам. Это было очень неприятно и даже больно, потому Глеб не выдержал и застонал.

«Господи, за что!?» – взмолился он, пытаясь удержать в фокусе куда-то ускользающее нормальное сознание. Но тщетно: мысли начали путаться, часы били без остановки, мерно и неудержимо, и Глеб вдруг ощутил себя в космической пустоте. Это было странное чувство. В одно и то же время он летел и падал. Полет вызывал эйфорию, а падение – дикий, первобытный ужас.