Возвращение пираньи

...Отель, носивший пышное название «Мажестик», походил на мэрию, как две горошины из одного стручка – разве что был раза в два длиннее. Такой же барак, крытый «рифленкой», с двумя загадочными пристройками, над которыми вместо крыши зеленели круглые железные баки. Внутри и в самом деле было чисто, дощатый пол застелен дешевыми ковриками, пахнет дезодорантами и стряпней.

Полновластной хозяйкой там была мулатка средних лет и устрашающих габаритов – та самая тетка Дора, которой проворно ассистировали мгновенно появившиеся на трубный призыв два молодых индейца, явный аналог российских лимитчиков, стремящихся зубами и когтями зацепиться за белокаменную столицу нашей Родины. Лениво поинтересовавшись, что это там такое в сумках лязгает, и услышав в ответ честное «автоматы», тетка Дора и ухом не повела, прикрикнула – и юные индейцы с нешуточным рвением поволокли багаж гостей.

Названная толстухой цена могла довести до инфаркта человека с тощим кошельком, но Мазур на сей раз был богатеем. Тут же расплатился. Минутой позже выяснилась загадка пристроек – это оказались примитивные душевые, по принципу действия схожие с унитазом: тянешь за веревочку, вода и льется. Выяснилось еще, что плата в душевой взимается с количества ведер, которое тебе потребно, при деньгах – проси залить хоть полный бак. Они решили так именно и поступить, чтобы содрать с тел все следы трехдневной робинзонады.

Одну кабину, естественно, без жребия уступили Ольге, как истые кабальеро. Вторую разыграли на спичках, Мазуру выпало первым, и он блаженствовал до тех пор, пока не кончилась вода. Потом все четверо уселись на веранде разделаться то ли с поздним завтраком, то ли с ранним обедом, приготовленным самолично теткой Дорой – без особых затей, но горячо, вкусно и сытно. С веранды открывался прекрасный вид на Ирупану, причал и два десятка лачуг – из-за приятной тяжести в желудке и ощущения покойной безопасности выглядевших не убого, а весьма даже романтично.

Кажется, жизнь вновь заслуживала титула «прекрасной и удивительной». Хороший отдых для бродяг – великое дело...

Единственное, что немного отравляло Мазуру жизнь, – господа «стертые языки». Очень быстро, едва компания появилась на веранде, аборигены стали фланировать мимо с отсутствующим, словно бы незаинтересованным видом, вот только их было что-то очень уж многовато именно на этой улочке – в то время как на остальных «прошпектах» пусто – каждый считал своим долгом не просто пройти, но и вернуться обратно, а то и перекинуться парой слов с теткой Дорой. Коловращение местного народа еще более усилилось, когда троица (Фредди, быстренько перекусив, подхватил ящик с кошками и умчался двигать коммерцию) перешла из-за грубого обеденного стола на стулья в конце веранды, где попивала пиво и покуривала. Дураку ясно, что роль магнита поневоле играла Ольга, устроившаяся на дешевом стуле так, словно это был «чиппендейл», – безмятежно пускала дым, положив ногу на ногу, ветерок трепал подол ее легкого синего платья, и Мазуру все время хотелось этот подол одернуть, чтоб не пялились украдкой. Вот только прав у него на столь решительные жесты не было ни малейших, оттого и злился про себя.

– Появятся сейчас на реке острогрудые челны с герильей... – проворчал он.

– Вряд ли, – серьезно сказал Кацуба. – Фредди говорил, в сторожке – пулемет на треноге, а Джимми, хоть и выглядит классическим старым хреном, в штатовской армии служил лет двадцать, во Вьетнаме отметился, где-то еще... А на реке, повыше и пониже поселка, сидят индейцы – молодежь на твердой зарплате. Караулят.

Богатство, знаешь ли, себя умеет оберегать... Кстати, в этих же местах есть алмазные площадки, к ним здешний народец тоже начинает присматриваться. Ходит даже легенда, что лет двадцать назад кто-то наковырял-таки пару пригоршней отличных алмазов, но вот что с ним потом стало, тетка Дора решительно не знает, кружат полдюжины версий, отрицающих друг друга...

– А, это тот, что якобы угнал военный самолет? – лениво спросила Ольга. – Ходит такая легенда, слышала...

Она прикрыла глаза, откинувшись на жесткую спинку стула, безмятежно выгнувшись так, будто раскинулась в мягком шезлонге, спустила с плеч широкие бретельки. Синяя легкая ткань то и дело взлетала, открывая загорелые ноги, аборигены сновали мимо с неутомимостью челнока швейной машины, у Мазура временами сердце так заходилось от глупейшей ревности ко всему окружающему миру и не менее глупых желаний, что он устал себя ругать.