А Горемыхин продолжил:
– Была у меня мысль к ней на Кипр съездить... хотя бы одним глазком взглянуть... да Матвейка отговорил. Он хоть и дуб дубом, а в житейских вопросах дока. Зачем, сказал, душу травить? Нет хуже: смотреть на женщину и понимать, что она не про тебя. Пусть лучше считает безвременно и трагически погибшим.
– А Марина... разве она на Кипре? – осторожно спросил Ходасевич.
– Что-то я не понимаю, – насторожился собеседник. – Вы сказали, что ваша дочка ее биографию пишет, а где Мариночка живет, не знаете?
– Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос, – повысил голос Ходасевич.
– Я же сказал: на Кипре! Пару лет назад уехала. Навсегда. Заработала денег и отошла от дел.
– Вы уверены, что говорите про Марину Евгеньевну Холмогорову? – еще раз уточнил полковник.
Горемыхин наконец понял. Начал бледнеть. Выдохнул:
– А что... разве неправда?
– По моим сведениям, Марина Евгеньевна здесь, в России, – пожал плечами Ходасевич. – Живет в районе Сочи. Вовсю работает. У нее свои санатории, рестораны... И дочка моя в Сочи. Точнее, в Красной Долине. Где у Холмогоровой особняк.
Петра Петровича бросило в краску.
– Что? Что вы сказали? Где она живет?!
– У нее особняк в районе Красной Долины.
Валерий Петрович встретил растерянный взгляд Горемыхина и пояснил:
– Вы, наверное, не знаете. Это горнолыжный курорт. Там еще зимняя Олимпиада будет.
И в изумлении увидел, как Горемыхин схватился за голову и простонал:
– О, великий боже! Какой же я идиот...
Глава 14
Таня
Марина Холмогорова ушла в последний путь красиво. Изящная полировка гроба, белоснежный шелк покрывала, вместо мрачных кладбищенских музыкантов с трубами и литаврами лучший в Сочи оркестр. И провожающие не подкачали, смотрелись один эффектней другого. Не зря «Прада», «Гуччи» и «Хьюго Босс» славятся одеждой именно черного цвета. А если еще выходишь одетая в маленькое черное платье из шикарного угольно-лакового «Бентли»... Единственное отличие от свадьбы или приема в мэрии: на дамах несколько меньше, чем обычно, бриллиантов. И макияж более сдержанный. А у мужчин – костюмы и галстуки несколько темнее, чем носят летом.
Хотя некоторые даже на минимальные ограничения не пошли – артист Пыльцов, например, явился весь в светлом: кремовые льняные брюки, ослепительная рубашка... Не вполне к месту, но смотрелось эффектно. Особенно в сочетании с бледным лицом, серебряной проседью в волосах и мягким, сдержанным баритоном. Ходил меж гостями, царственно улыбался дамам, всем, кто просил, писал автографы.
В общем, настоящие гламурные похороны. Ярмарка тщеславия и немножко бизнес. Ни единого по-настоящему скорбного лица Таня в толпе не увидела. Один Стас, когда на гроб стали падать комья земли, судорожно всхлипнул. Но тут же виновато огляделся, сжал губы и затем стоял с сухими глазами. А вдовец и вовсе, покуда могильщики (по случаю дорогих похорон тщательно умытые и в одинаковых, чистых комбинезонах) работали лопатами, смотрел в ярко-голубое летнее небо и улыбался. «Я б на его месте тоже радовалась, – услышала Таня чей-то саркастический шепот. – Такие миллионы унаследовать...»
Нелли Бориславская слово, данное Татьяне, сдержала – на похоронах не появилась. Впрочем, от ее отсутствия никто не страдал, даже официальный жених. Антон Шахов, хотя и нацепил подобающий случаю траурный костюм, но времени на скорбь не тратил. Сновал меж гостями, заискивающе улыбался и даже, заметила Садовникова, какие-то бумаги на подпись вдовцу подсунул. Тот подмахнул, не читая.
Не было на кладбище и Фаины, и Таня представляла, как той тяжело: не потому, что в тюрьме по ложному обвинению, а из-за того, что любимую хозяйку в последний путь проводить не смогла.
Народ на похоронах, Татьяна прислушивалась, активно шептался, строил собственные версии. Большинство (тихо, вполголоса) обвиняли в смерти Марины Евгеньевны мужа. Некоторые косились на Стаса. Одна напыщенная, килограммов на сто, особа в шелковом костюме от Марины Ринальди утверждала, будто Холмогорову погубил кто-то из домашнего персонала. Меж гостями маячили двое внимательных, в бедненьких костюмах, молодых людей. Явно менты. Присматривались, тоже прислушивались.
И Таня внимательно разглядывала гостей, но ничего подозрительного не заметила. Сплошь бесстрастные лица; торопливые, украдкой брошенные, взоры на многотысячной стоимости часы; приглушенные, через ладошку, разговоры по инкрустированным бриллиантами телефонам... У всех – бизнес. И похороны Холмогоровой – тоже часть бизнеса, на которую в деловом расписании отведено строго определенное время...