Яд и корона

• Я был Гугон, Капетом нареченный,
• И не один Филипп и Людовик
• Над Францией владычил, мной рожденный.

• Родитель мой в Париже был мясник;
• Когда старинных королей не стало,
• Последний же из племени владык

• Облекся в серое; уже сжимала
• Моя рука бразды державных сил... ^[5]

– А вот это неправда от начала до конца, – прервал чтеца граф Пуатье, вытягивая свои длинные ноги. – Просто глупая легенда, которую пустили в свое время, чтобы нам навредить. Гуго Великий происходил от герцогов Франции.

Все время, пока длилось чтение, Филипп не переставал комментировать поэму, то спокойно, то насмешливо отражая злые нападки итальянского поэта, уже прославившегося в своей стране. Данте обвинял Карла Анжуйского, брата Людовика Святого, не только в том, что тот убил законного наследника неаполитанского престола, но также заточил в темницу святого Фому Аквинского.

– Вот и отделал наших кузенов Анжуйских, – вполголоса произнес граф Пуатье.

Но особенно сильно проклинал Данте, с особенной яростью ополчался он на другого Карла, который разорил Флоренцию и пронзил ее чрево, по словам поэта, «тем самым копьем Иуды».

– Эге, да это же наш дядя Карл Валуа, это его он так расписал! – произнес Филипп. – Вот откуда эта злоба итальянцев. Он нажил нам в Италии добрых друзей!

Присутствующие переглянулись, не зная, что сказать. Но они заметили, что Филипп Пуатье улыбается, потирая свой лоб узкой, очень белой рукой. Тогда они тоже осмелились рассмеяться. В окружении графа Пуатье недолюбливали его высочество Карла Валуа!

Лагерь графа Робера Артуа представлял совсем иное зрелище, чем лагерь графа Пуатье. Здесь, словно назло дождю и грязи, царили постоянное оживление и такой беспорядок, какой и нарочно не устроишь.

Граф Артуа сдал сопровождавшим армию торговцам места вокруг своего шатра, заметного издалека благодаря алым полотнищам и развевающимся над ним стягам. Кто хотел приобрести себе новую портупею, заменить пряжку на шлеме, найти железные налокотники или починить порвавшуюся кольчугу – все тянулись сюда. У самого входа в шатер мессира Робера шла непрерывная ярмарка, да и непотребных девок он поселил поближе, так что мимолетные утехи зависели от его милости, и он при желании оказывал соответствующие услуги своим друзьям.

Зато лучники, арбалетчики, конюхи, оруженосцы и сервы были оттеснены от графской резиденции и ютились кто где мог: или в крестьянских домах, выдворив предварительно хозяев, или селились в шалашах, именуемых «листвянкой», или просто устраивались под повозками.

В просторном пурпурном шатре говорили не о поэзии. Тут всегда стояла открытая бочка вина, среди страшного шума по кругу ходили кубки, игроки громко стучали костями, с силой швыряя их на крышку пузатого сундука; игра подчас шла не на деньги, а на честное рыцарское слово, и многие уже успели проиграть больше, чем надеялись получить за свое участие в войне.

Отметим примечательный факт. Поскольку Робер командовал только войсками своего графства Бомон-ле-Роже, большая часть рыцарей Артуа принадлежала к войску графини Маго, однако они постоянно торчали у Робера, хотя военные действия вовсе не требовали их присутствия в развеселом шатре.

Прислонясь к высокой жерди, поддерживавшей шатер, граф Робер Артуа мощным своим торсом возвышался над шумным сборищем. Львиная его грива рассыпалась по алому военному кафтану, а сам он, забавляясь, небрежно жонглировал огромной палицей. Однако что-то щемило сердце этого гиганта, и не без умысла старался он оглушить себя вином и шумной беседой.

– Дорого моим родичам обходятся битвы во Фландрии, – доверительно говорил он окружавшим его сеньорам. – Мой отец граф Филипп, которого многие из вас знали и служили ему верой и правдой...

– Да, да, мы его знали!.. Это был благочестивый человек, храбрец! – хором отвечали бароны Артуа.

– ...мой отец был сражен насмерть в битве под Верне. Мой дед граф Робер...

– Отважный добрый сюзерен, вот какой он был!.. Уважал наши славные обычаи!.. Всегда защищал правого...

– ...четыре года спустя его убили как раз под Куртре. А бог троицу любит. Быть может, завтра, сеньоры, вы зароете меня в землю.

Существуют два рода людей суеверных: одни стараются никогда не упоминать о несчастьях, а другие постоянно говорят о них, бросая вызов судьбе в надежде отвести беду. Робер Артуа принадлежал ко второму роду.

---

5 Перевод М. Лозинского.