Белый пиар

Миша одним глотком прикончил виски.

– Эть, хорошо! – выдохнул он. – Сейчас бы огурчика… Не скучаешь по родным маринованным огурчикам? А, Марченко? По родному «Бородинскому» хлебу? По милым березкам?

– Хватит ерничать, – устало произнесла Женя. Ей вдруг все на свете – в том числе собственная судьба – стало глубоко безразлично. Яркий венский день померк, «эспрессо» на столе превратился в бурду с отвратительным запахом.

– Хочешь арестовать, – глухо сказала она Боброву, – давай арестовывай. Только предупреждаю: я буду кричать и кусаться. Меня так просто не возьмешь.

– И я предупреждаю, – опять дурашливо произнес, понизив голос, Бобров (он наклонился к ней и обдал нестерпимым запахом незнакомого одеколона и дыханием, омытым виски). – Бармен – наш человек… Только – тс-с… – Он поднес палец к губам. – А больше здесь, в кабаке, никого нет. Так что – пожалуйста, кричи, Марченко.

Женя отстранилась от Боброва, обернулась на стойку. Бармена не было видно. Она глянула в окно. По улице прошла беззаботная, молодая, дорого одетая парочка. Проехал автомобиль… Затем девушка на мотороллере… Пронесся залихватский мотоциклист непонятного пола – весь в коже… Снова машина – сияющая ярче весеннего солнца… Автомобили были дочисто вымыты – и мостовые тоже.

Жене нестерпимо стало жалко вдруг лишиться всего этого. Лишиться – навсегда. И что взамен? Жлобская Москва? Убогий К.? Или – что скорее всего и хуже всего – СИЗО, а затем зона? – Миш, – жалобно произнесла Женя. – А, Мишенька… А давай я с тобой деньгами поделюсь? А?.. А ты меня отпустишь? А, Миш?

– Вы что это мне предлагаете, Марченко? – вдруг официальным голосом произнес Бобров. – Взятку при исполнении служебных обязанностей?! Вы что это мне, Марченко, предать Родину предлагаете? Тридцать иудиных сребреников вы мне предлагаете? Тарелку чечевичной похлебки? А, Марченко?!

– Ладно тебе, Мишенька… Отпусти меня… Пожалуйста… – жалобно проговорила Женя.

Миша остро глянул на нее и строго сказал:

– Ты чего-то не понимаешь, Марченко. На тебе висит хищение в особо крупных размерах… Плюс – подозрение в убийстве Бритвина… Плюс – двойное убийство в К. То самое убийство, которое я благодаря особому к тебе отношению – и нашим с тобой особым отношениям – замял. Ты что же, думаешь, что после этого ты вот так, спокойненько, можешь скрыться на просторах буржуазного Запада? Ты что, не понимаешь, что любая страна, к которой мы обратимся с требованием о твоей экстрадиции, прекраснейшим образом выдаст тебя России? Ты что, вправду думаешь, что Интерпол не впечатлит рассказ о твоих приключениях – сначала в К., затем в Москве?

– Миш, но ведь многое же и от тебя зависит, – жалобно сказала она. – Разве я мало для тебя и для твоей организации сделала? Почему бы тебе не отпустить меня – с миром?

– С миром, говоришь? – усмехнулся Миша. – С миром – в мир? Виз пис – инту зэ ворлд?..^[34] Ты хочешь сказать, что я нарушу присягу и оставлю тебя здесь – наслаждаться Веной?!

– Миша… – вздохнула она. – Тебе что – будет легче, если ты меня посадишь?

Он впервые замялся. На сотую долю секунды. Но Женя почувствовала его смущение и горячо продолжила:

– Значит, после всего, что я для тебя сделала, ты хочешь меня – вместо благодарности! – уничтожить?

– Такие решения принимаю не я, – твердо заявил он.

– Но ты ведь тоже что-то значишь! – наступала Женя.

– Ну, допустим, отпущу я тебя… – неуверенно сказал он. – Ну, может быть, сумею уговорить свое начальство, что ты нам не нужна… И что? Мне-то от этого что за радость?

– Я же говорю тебе: деньги.

– Ах, де-еньги… – насмешливо протянул Бобров. – Ну и где же, интересно мне знать, вы, Марченко, храните украденные вами финансы? – официальным тоном продолжил Бобров. – В каком банке? Сберегательном?

– Не твое собачье дело, – вдруг обозлилась Женя. – Дашь мне уйти – получишь половину. Нет – арестовывай, поехали в Москву.

– Пое-ха-ли в Москву… По-еха-ли в Мос-кву… – задумчиво, по складам, передразнил ее Миша, а потом вдруг сказал: – Ладно, допустим, ты меня уговорила. И – что?

Женя снова – как у нее не раз бывало с Бобровым – не успевала уследить за всеми поворотами и зигзагами «гэбэшной» мысли. Она только недоуменно уставилась на сидящего рядом Мишу.

– Я говорю: допустим, ты меня убедила, – повторил Бобров. – Только допустим. И мы с тобой будем делиться. Как завещали господь бог и Лившиц… Опять же – допустим …

---

34 С миром – в мир (искаж. англ.).